Восстание на золотых приисках

Дик тут же отправился в палатку, которую Шейн делил со своими компаньонами. Когда он пришёл, Шейн мылся в помятом оловянном тазу, потом причёсывался перед осколком зеркала, покрытым трещинами и пузырями; Дику не сразу удалось отвести его в сторону. Сначала Шейн отказался верить Дику, твердя, что тот ошибся местом.

— Нет, — настаивал Дик. — Я считал шаги и запомнил, что эта куча ближе всего к лебёдке Митчелла.

— Что ж, — сказал Шейн, хмурясь, — тогда удивительно, что мы оба ещё не сидим в кутузке с головы до ног в наручниках. Если б легавые что-нибудь знали, они схватили бы нас обоих прежде, чем мы успели бы продрать глаза.

— Пожалуй, что и так, — согласился Дик, снова обретая надежду. — Когда полицейские после этой свалки арестовали ни в чём не повинных людей, то поднялся такой шум, что они теперь последние сапоги отдадут, лишь бы заполучить тех, кого засудят любые присяжные.

— «Тех» — то есть нас с тобой, как это ни грустно, — сказал Шейн, делая себе пробор гребёнкой, в которой отсутствовало большинство зубьев. — Что бы ни случилось с этими наручниками, пока что они ещё не добрались до правительственного лагеря. Иначе на нас бы уже напустились все четыре комиссара и полк солдатни в ярко-красных мундирах, да ещё, может быть, парочка пушек в придачу.

Дику пришлось удовлетвориться этими слабыми утешениями. Однако по мере того как день склонялся к вечеру, а их никто не трогал, Дику стало казаться, что он действительно ошибся относительно места, где были спрятаны наручники; поэтому он согласился пойти с Шейном на театральное представление, которое давали на холме Эврика. Мистер Престон нахмурился, когда Дик, сообщив о приглашении Шейна, попросил отпустить его; но тут уже миссис Престон встала на защиту Шейна.

— Вот так так, — сказала она мужу. — Ты бранишь мальчика за то, что он ввязывается в политику и в эту историю с Лигой Реформ. А затем ты его бранишь за то, что он хочет развлечься. Нельзя же одновременно сердиться за то и за другое.

— Я его не бранил, — сказал мистер Престон, протирая очки, которые надевал при чтении.

— Ну, так ты нахмурился.

Мистер Престон поморгал, взглянул на свои очки и медленно водрузил их на нос.

— У меня нет возражений против серьёзной драмы, — сказал он. — Но я, гм, не думаю, чтоб в Балларате поставили что-нибудь классическое. Послушай, Дик, я расскажу тебе о том вечере, когда видел Макреди в «Отелло». Это было зрелище, действительно возвышающее душу. Он выглядел совершеннейшим мавром, а говорил, как истый английский джентльмен.

— Дик уже слышал всё это, — заметила миссис Престон, твёрдо решив, что Дику сегодня следует отдохнуть.

— Да, о да, — сказал мистер Престон, мигая и глядя на неё поверх очков. — Мы не можем рассчитывать в Балларате на такого актёра, как Макреди. Что сегодня идёт, Дик?

— «Жертва вдовы» и ещё «Ирландский наставник», для концовки, — краснея, ответил Дик. Он уже читал афиши. — В том же исполнении, в каком они шли с успехом в присутствии коронованных особ.

Мистер Престон пососал зуб; это был признак раздумья.

— Лучше бы ты лёг спать. Но раз мать согласна, то и я не возражаю. Возвращайся домой сразу же после спектакля. Завтра вечером я, может быть, почитаю тебе «Отелло». Конечно, это будет неудачным подражанием красноречию Макреди, но я приложу все усилия. То есть я хочу сказать, что это подражание будет настолько удачным, насколько позволяют мои малые способности. Мы не должны допустить, чтоб твоё образование страдало из-за того, что обстоятельства привели нас, гм, в не совсем благовоспитанное общество.

Дик с нетерпением ждал вечера, а пока что старался разузнать что мог о последствиях беспорядков. Судья был вынужден отпустить арестованных под залог, так как в противном случае можно было ожидать нового и ещё более опасного бунта старателей; образовался комитет, который взял на себя организацию защиты обвиняемых; было решено послать к губернатору — сэру Чарлзу Хотхэму — делегацию с требованием снять выдвинутые обвинения.

Но у Дика пока что пропал интерес к политике. Отмыв лицо до блеска и надев лучшую рубашку и куртку, он встретился с Шейном, и они оба отправились к холму Эврика. Смеркалось, шоссе было ярко освещено длинным рядом фонарей; в Балларате началась обычная ночная жизнь с барами, игорными домами, кабаками, притонами, китайскими закусочными и танцевальными салонами.

Дик и Шейн прежде всего отправились перекусить в китайский ресторан Джона Аллу. Вывеска под фонарём, подвешенным к металлическому кронштейну, гласила: «Всегда горячий суп». Пройдя мимо группы людей, которые собрались возле лавки Пиппена и, сидя на бочках, болтали и читали вслух объявления об аукционе и о пароходстве «Белая Звезда», Дик и Шейн вошли в ресторан, где рядом с доской, покрытой китайскими письменами, висел рисунок, изображавший дилижанс, несущийся во весь опор. Надпись на рисунке гласила: «Билетная касса дилижансов на Мельбурн и Джилонг».