Восстание в крепости

— Ведро-то пустое. Не видел разве, как командир саданул?

— Сходи к часовому. Попроси у него.

— Дело говоришь.

Сырожкин, как был в нижнем белье, накинул на плечи шинель и вышел во двор…

Когда он вернулся, сосед по койке опять открыл глаза и спросил:

— Напился?

— Напился, братец. Чуть не помер от жажды.

— А чего так долго ходил?

— Искал…

— Ну, с богом, спи спокойно.

Сырожкин лёг. Поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобнее на соломенном матрасе, затем свернулся клубком, как еж, и закрыл глаза.

Кто-то из солдат в противоположном углу быстро-быстро забормотал во сне, потом что-то выкрикнул.

"Небось приснилось, что стал офицером, — злобно подумал Сырожкин. — И сразу орать. Наверно, на денщика…"

Рядом на койках двое отчаянно храпели, словно соревновались, Один — тонко, с легким присвистом, почти без пауз; другой — с промежутками, зато мощно и громко.

Храп раздражал Сырожкина, действовал ему на нервы, злил.

"Ишь как выводят, скоты! — скрипел он зубами. — Чисто звери в клетках!"

На миг ему показалось, будто в комнате действительно притаились голодные хищники, готовые броситься на него и растерзать на куски.

Он открыл глаза. Ах, если можно было бы встать, выйти, пройтись по двору, вдохнуть в себя свежесть летней ночи! Он бы тогда, наверное, избавился от этих адских мук.

Но это было невозможно. Выйти сейчас — значило выдать себя с головой. Оставалось одно: терпеть. Терпеть и ждать. А это было всего мучительнее. Сердце бешено колотилось в груди, словно хотело ее разорвать. Кровь гулко стучала в висках. Время шло томительно, медленно. Каждая минута казалась Сырожкину вечностью.

"Боже, какая пытка! Что они тянут? Или не поверили мне? А вдруг заложат под казарму динамит и мы все взлетим на воздух к чертовой матери? — мелькнула у него в голове фантастическая мысль. — Что же произойдет? Получится месиво из человеческого мяса и крови! Э, да все равно! Пусть делают что хотят! Только бы поскорее!"

По соседству скрипнула койка. Сырожкин посмотрел туда. Погребнюк сидел на кровати и натягивал сапоги. Затем встал, набросил на плечи шинель и, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить товарищей, вышел.

"Как удачно получается! — обрадовался Сырожкин. — Просто великолепно. Жаль только, что все спят и никто не видел, как Погребнюк вышел".

Впрочем, его сожаление оказалось преждевременным.

Когда Погребнюк, вернувшись через минуту, переступил порог, он нечаянно задел ведро. Ведро с грохотом ударилось о стену. Несколько солдат проснулись, подняли головы, тараща на вошедшего заспанные глаза. По его адресу посыпались бранные словечки, кое-кто даже припустил матом.

Погребнюк молча подошел к своей койке, стащил с ног сапоги и лёг.

Из залитых лунным светом сеней через распахнутую дверь в комнату ворвалась струя прохладного воздуха.

Немного погодя во дворе послышались шаги.

Сырожкин зажмурился и замер: "Наконец-то!" Вот шаги ближе и ближе. Шло несколько человек. Он узнал скрип хромовых сапог поручика Варламова.

Вдруг опять все стало тихо.

"Неужели я ошибся? Или они ушли?" — Сырожкин приоткрыл глаза, глянул в сторону двери и увидел на полу в сенях несколько человеческих теней. Варламов шепотом отдавал солдатам какие-то распоряжения.

Сырожкин опять зажмурился, притворившись спящим.

Вот хромовые сапоги заскрипели уже по полу казармы. В следующее мгновение комната огласилась резким выкриком Варламова:

— Вста-а-ать!!!

Сырожкин даже не пошевельнулся, хотя давно ждал эту команду. Он почувствовал, как его лоб покрылся холодной испариной. Справа и слева заскрипели койки. Это вставали его товарищи.

— Встать, говорю! — снова прокричал Варламов.

Сырожкин медленно поднялся. Кто-то зажег лампу.

У кроватей в нижнем белье стояли солдаты, недоуменно переглядываясь и пожимая плечами, словно спрашивали друг у друга о причине этого таинственного налета.

Протирая глаза, Сырожкин шепнул стоящему рядом солдату с перекошенным от испуга и удивления лицом:

— Что за переполох? В чем дело?

Солдат растерянно покачал головой.

Поручик Варламов, убедившись, что все поднялись, объявил:

— Приказываю: каждый стоит у своей кровати!

У Дружина екнуло сердце, а в голове пронеслось: "Донесли!" Он заскрежетал зубами. Кулаки его непроизвольно сжались. Но он тут же постарался взять себя в руки: "Спокойствие! Прежде всего — спокойствие! Растеряться — значит заранее погубить все дело".

Выбрав момент, когда Варламов что-то шептал своим людям, он голой ногой откинул дальше под кровать правый сапог.

Начался обыск.

Ищейки Варламова заглядывали под кровати, поднимали матрасы, ощупывали подушки, рылись в солдатских сундучках.

Наконец очередь дошла до Дружина.

Поручик Варламов, стоявший у стола, сделал шаг к его кровати, затем обернулся к одному из солдат, производящих обыск, и приказал:

— А ну-ка, Малышев, загляни в его сапожки.

Солдат поднял лежавший у кровати сапог Дружина, сунул в него руку, пошарил внутри, затем перевернул и потряс над полом. В сапоге ничего не оказалось. Он отшвырнул его в сторону и пробормотал:

— Так, где же второй?..

Малышев заглянул под кровать. Второй сапог лежал у самой стены. Он опустился на колени и полез за ним.