Скоро в МГБ поняли, что из этого дела не получится громкого процесса.
Следователь, вызывая на допрос, даже не считал нужным задавать какие-либо
вопросы. Подследственная отсиживала молча у него в кабинете положенные два
часа, а обаятельный чекист в это время читал «Цусиму» Новикова-Прибоя.
Попытка привлечь к делу других людей не удалась. Свидетелей тоже не было.
Дело было передано в коллегию по уголовным делам областного суда.
А потом были этапы, лагеря. Сначала здесь, в Калининграде, затем на
Дальнем Востоке, в порту Ванино. Только 23 мая 1962 года Екатерина
Максимовна Коркина была полностью реабилитирована решением Президиума
Верховного суда РСФСР «за отсутствием состава преступления».
«Суд состоялся 12 апреля 1948 года там же, во внутренней тюрьме МГБ.
Судила меня “тройка”, правда, был адвокат. Но это только была соблюдена
форма, так как мой защитник совершенно не знал дела, задавал такие глупые
вопросы, что мне было обидно. Суд шел быстро, без каких-либо рассуждений, и
через какие-то 25 минут с начала заседания, без ухода суда на совещание, мне
было объявлено пять лет заключения с отбытием в лагерях и поражение в правах
на три года. Так я стала политическим преступником!»
100
«Русские не имеют незамерзающих портов на Балтийском море. Поэтому
русским нужны были незамерзающие порты Кенигсберг и Ме- мель и
соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более, что
исторически — это исконно славянские земли».
«Мы претендуем на то, чтобы северно-восточная часть Восточной Пруссии,
включая порт Кенигсберг, как незамерзающий порт, отошла к Советскому Союзу.
Это единственный кусочек германской территории, на который мы претендуем».
«Если в Кенигсберге появится немецкая администрация, мы ее прогоним,
обязательно прогоним».
Статус территории Восточной Пруссии после занятия ёе?'советскими
войсками был не до конца ясен. «Считалась территория немецкой — вспоминает
бывший ректор Калининградского педагогического института Яков Лукич
Пйчкуренко. й Д° Потсдамской конференции вопрос оставался открытым». А
когда наши Наступавшие части ушли вперед, сразу встал вопрос о границах.
Самое первое время они существовали в известной степени условно, строго не
охранялись. Рассказывает Александр Васильевич Кузнецов, в то время житель
Озерского района:
На границе с Польшей были участки по нескольку десятков гектаров, где не
было ни одного живого дерева, — такие сильные там шли бои. В сентябре сорок
шестого года я участвовал в сооружении проволочных заграждений: мы ставили
столбы, а потом на них приделывали колючую проволоку. Нас наняли
пограничники и за работу платили хлебом.
— Отец рассказывал, как они пошли на хутор за оконными рамами. Там дом
заброшенный. Взяли они, отец и еще один мужик, рамы, двери и идут, тащат. А на
обратном пути их пограничники остановили: «Стой! Руки вверх! Вы кто такие?» —
«Да мы, — говорят, — из поселка». — «Как из поселка?» А они, оказывается, из
Польши идут. Не обратили внимания на границу. Их задержали. Позвонили в
райисполком, прописаны там такие или нет, отпустили на утро. А они
рассказывают потом: «Мы в Польше были!». Там, в деревне, уже беспокоятся —
нет и нет, —- вспоминает Зинаида Иосифовна О п е н ь к о, проживающая в
области с 1948 года.
Нарушали нечаянно границу не только окрестные жители, но и сами
пограничники. Рассказывает Иван Дмитриевич Степанов:
—Когда я служил в пограничном отряде, государственная граница с Польшей
была незаметной. Весной вспахали контрольно-следовую полосу, но
101
проволочного заграждения не было: иди, где хочешь. Сам однажды зашел с
пограничным нарядом в Польшу. Полагалось два пограничника на двенадцать
километров государственной границы. Тогда мы, идя на лыжах, сбились с
маршрута.
Пограничные поселки жили тревожной жизнью. «Каждую ночь устраивались