Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

Она нам помогала по дому, но мы взяли ее не в работницы, а из чисто гуманных

соображений. Одели ее как следует. В Литву посылали за продуктами, за вещами.

Она два раза ездила, а в третий раз не вернулась.

Сколь тяжелой должна быть жизнь, чтобы ребенок добровольно соглашался

уходить из семьи, родного дома! Об этом история, рассказанная Раисой

Кузьминичной Ежковой из Светлого:

— Вот помню, когда мы корову купили, гнали ее к себе на хутор. Уже поздно

было, да еще дождь начался. Мы в один дом постучались,

попросились переночевать. Нас не пустили. В другом тоже отказали. Я в

третий стучусь. Нас приглашают. А там немцы жили. Я говорю мужу Ивану: «Это

же немцы». — А он: «Ну и что?» Зашли мы к ним. Они корову в сарай поставили,

печку-буржуйку растопили. У них окна были кирпичом заложены. Хозяйка

несколько кирпичей взяла, нагрела на печке, нам под ноги поставила. Мокрое

белье с нас сняла, сушить повесила. Завернула нас во что-то. У нее дочери были,

а муж на фронте погиб. Потом мы пошли с ней в сарай, и она научила меня

корову доить. А потом молока нагрели и попили. Младшая дочка, ей лет

двенадцать было, все с нами просилась: «Дядя Ваня, возьмите меня с собой. Я

вам всё- всё делать буду, и по дому убирать, и за коровой, только возьмите». По-

русски хорошо говорила. Он ее спрашивает, откуда она русский язык знает.

Оказывается, она у офицера какого-то жила, за ребенком ухаживала. Я говорю,

давай возьмем ее. Где четверо есть, там пятому мебто найдется. А Иван

отвечает: нет и всё. Старшая дочь у них ничего по- русски не понимала, а

младшая провожала нас утром долго, хотела с нами.

Посильную работу для ослабевших подростков найти было трудно,

оставалось самое унизительное, последнее средство*.*—• просить подаяние.

— Сначала ходили по домам и предлагали дров нарубить, воды принести

или напрямую просили. Мы, конечно, отказывались от помощи и кормили, М*

рассказывает Вера Алексеевна Амитонова/.^ Ходили одни и те же. Причем, как

узнала, у них даже территория города была поделена, где просить. Смотрю,

151

большой мальчик бьет маленького. Я спрашиваю: «За что?» —- Оказывается, тот

зашел на чужую территорию. Я тогда вынесла обоим супа и хлеба, поставила на

скамейку и говорю: «Ешьте и не деритесь».

На фоне таких проблем кажется необычным тот факт, что советские власти

приложили немалые усилия по созданию системы образования для немецких

детей. Надежда Дмитриевна Макушина переселилась в Кенигсберг из Ряжска

вместе с мамой, преподавателем немецкого языка, которая была командирована

министерством просвещения для организации немецких школ. Она рассказывает:

— По области было 56 немецких школ. Учителей брали из немцев. Конечно,

никакого образования у них специального не было, но главное, чтобы они не

были членами нацистской партии. Проходили они курсы несколько месяцев и

направлялись на работу. Директорами были только наши, они порой обижали

немецких учителей, но облоно их за это очень строго наказывало, одного

директора даже уволили. Был среди этих немцев-учителей один бывший

подпольщик-коммунист. Мама его очень уважала.

Первый эшелон с группой переселенцев из Московской области

отправляется в Калининград. Сентябрь 1946 г. Фото Г. Зельма из журнала

«Огонек».

152

Советская артиллерия двигается на запад мимо трупов немецких солдат.

Восточная Пруссия. 1944 г. (подпись к фотографии сделана автором снимка).

Рос. гос. архив кинофотодокументов, г. Красногорск Московской обл. (РГАКФД)

153

Верблюжьи упряжки в Восточной Пруссии. 1945 г. Гос. архив

Калининградской обл. (ГАКО)

154

155

Советские люди возвращаются на родину из немецкого плена. Восточная

Пруссия. 1945 г. Фото В. Н. Минкечича (подпись к фотографии сделана

автором снимка). РГАКФД

156

Фильтрационный пункт для советских репатриантов, возвращающихся из

Германии на родину. Восточная Пруссия. 1945 г. Фото В. Н. Минкечича. РГАКФД

Руины центральной части Кенигсберга. 1945 г. ГАКО

157

Руины Кенигсберга у реки Прегель. 1950-е гг. ГАКО