Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

“Бригадная”, в этой песне высмеивался бригадир рабочей бригады, немец».

Из справки председателя облсуда о судебной практике по делам о

контрреволюционных преступлениях за второе полугодие 1947 года.

ГАКО. Ф. 361. Оп. 6. Д. 1. Л. 21-22.

Чаще всего пассивное сопротивление выражалось в отказе работать или

сотрудничать с советскими властями, сообщать нужные сведения о городских и

производственных объектах. Екатерина Петровна Кожевникова рассказала о

дружбе с одной местной немкой:

— Она шила на всех. И чтобы взяла что-нибудь за работу — ничего не брала.

«Ведь вы, — говорит, — столько настрадались, что я не сочту за труд сделать для

вас что-нибудь бесплатно». А муж у нее был эсэсовец. Он при немцах

обслуживал подземные коммуникации в Приморске, то есть водопровод,

канализацию. Он знал все планы. Ничего не сказал! Вот настолько был вредным.

Все ходил, улыбался, вежливый такой. Вот выпало из памяти, как его звали. И

сколько его ни приглашали в управление — надо же ведь было коммуникации

подземные восстанавливать — ничего-ничего не сказал.

В некоторых историях порой трудно понять, что стало причиной

преступления: слепая ненависть к врагу или отчаяние человека, оказавшегося в

невыносимых условиях. Такую историю нам рассказал Нико

лай Васильевич Сорокин, в те годы работавший учителем в городе

Гвардейске:

— У нас в школе, на подсобном хозяйстве, сторожем был немец по фамилии

Найман. В то время было очень голодно, и вот стали замечать, что с огорода

много чего пропадает. Вызывает Наймана директор, а директором у нас была

товарищ Венедиктова. Говорит: уволит. Найман оправдывается, что он тут ни при

чем, огород просто ограбили. Огород грабили подряд три раза. И директор школы

сторожа уволила. А что значит по тем временам лишиться работы — это

лишиться продовольственных карточек. Найман, хотя его жена работала

техничкой в школе и получала продовольствие по карточкам, принципиально

отказывался есть эти продукты. От голода он стал пухнуть, совсем обессилел. И

решил он отомстить. Нашел немецкий штык. В один из дней занятий в школе не

было. Директор жила на первом этаже школы, он постучал к ней в дверь — ее

дома не оказалось. Тогда он стал ожидать ее за дверью. Вскоре она пришла,

137

увидела, что он стоит, и говорит ему: «Заходи, Найман, заходи». Повернулась

лицом к двери, чтобы ее открыть, а он ударил ее штыком по голове. Но силенок

не хватило, удар был слабый. Она повернулась к нему лицом, он ударил еще раз,

уже по лицу — порезал губу. Она закричала — Найман убежал. Директора сразу

направили в госпиталь, а его стали искать — и нигде не могли обнаружить.

Немцы все переполошились и стали активно помогать, по своему прежнему

опыту они догадывались, чем это могло обернуться для них. Поэтому они сами

были заинтересованы его найти. И вот совершенно случайно нашли его в

уличном туалете — им почти никто не пользовался. Найман залез внутрь и стоял

там со своим штыком. Сделали петлю и достали его. На руке у него запеклась

кровь, видимо, он хотел покончить с собой, но от слабости не смог этого сделать.

При помощи шланга пожарной машины его отмыли. Был затем суд, ему

присудили сколько- то лет. После отсидки он был депортирован в Германию.

И все-таки приведенные нами примеры относятся скорее к исключениям.

Правилом были лояльность и выполнение приказов новой власти.

Из домов в подвалы и мансарды

Среди первых распоряжений, которые круто изменили привычный образ

жизни коренного населения, был комплекс мер по «квартирному вопросу».

Справедливости ради надо сказать, что для многих немцев привычный образ

жизни изменился еще раньше. Как уже говорилось, вместе с отступающей

германской армией в путь двинулись тысячи и ты-

сячи местных жителей. Кому-то удалось перебраться на запад, но многие, не

выдержав тягот перехода, останавливались на полпути. По свидетельству

очевидцев, особенно много беженцев скопилось в Зеленоградском и

Багратионовском районах и, конечно, в самом Кенигсберге.

После окончания военных действий новые власти были озабочены

установлением эффективного контроля над местными жителями: «В Кенигсберге

их старались селить компактно. На отдельных улицах жили только немцы,

например, на нынешней улице Чернышевского» (Яков Лукич Пичкуренко).

Екатерина Максимовна Коркина назвала еще одни район —- Сад-Розенау

(нынешнее Борисово), куда «немцев переселяли из своих домов практически без

вещей». В поселке Поречье Прав- динского района оставшихся жителей