Восточней Востока

А в значительной мере Токио — и вовсе «малорослый» город. Жилые районы столицы, по традиции, как правило, резко отделенные от деловых кварталов, — море одноэтажных и двухэтажных домиков. Японцы не очень охотно идут жить в большие железобетонные дома, и строится таких домов не очень много. Где тут причина, где следствие — можно считать по-разному, но так или иначе, малоэтажная застройка бесконечно растягивает город: представьте себе одиннадцать миллионов, расселенных в маленьких домиках!

Традиционные виды городского транспорта — трамвай, автобус — на глазах вымирают, не справившись с непомерными расстояниями; основными средствами сообщения становятся городская железная дорога и неглубоко «зарытое» в землю метро. Если токиец затрачивает на то, чтобы добраться из дома на службу час с небольшим, — считается, что он живет недалеко. Собственными машинами при поездке на работу не пользуются: на забитых транспортом улицах потеряешь больше времени, чем воспользовавшись электричкой. У каждой полицейской будки — в назидание пешеходам — сводка о несчастных случаях по району и городу за истекшие сутки.

А неподалеку, под наскоро сооруженным навесом, трое буддийских монахов, постукивая в барабанчики, тянут свою длинную песнь.

Человек с каким-то немыслимым горшком на голове играет на дудке, обратившись лицом к молочной лавчонке: собирает подаяние.

Молодая женщина в ярком цветастом кимоно беседует с подругой в ультрасовременной модной одежде.

Кстати, бросается в глаза: сегодняшний Токио — довольно молодой город. Много молодых лиц на улицах. И не только в районе Канда, своеобразном Латинском квартале японской столицы, районе университетских корпусов, книжных и спортивных лавок, где я поселился вначале, а почти везде. На улицах преобладают те, кто увидел свет в результате явления, которое демографы изящно называют «послевоенным компенсаторным бумом рождаемости».

Приток свежих, молодых сил в японскую промышленность и науку — одна из косвенных причин, способствовавших заметному подъему экономики страны в последние годы. Но не случайно, очевидно, и беспокойство, слышанное уже не раз: те же демографы знают, что за «бэби-бумом» последовало снижение рождаемости. При мне забили тревогу газеты. «Предвидится снижение численности населения Японии; рекомендована программа улучшения социальных условий», — вынесли и заголовок «Асахи», ссылаясь на доклад специального комитета по проблемам народонаселения министру здравоохранения Нобору Саито.

«Идеальное число детей в японской семье составляет ныне не два, в три, — писала «Майнити», опирающаяся на результаты собственных исследований.

Еще один японский парадокс! Мы-то привыкли думать о Японии только как о густонаселенной стране, и она действительно такова; и вдруг выясняется, что при всем том через несколько лет она будет нуждаться чуть ли не в импорте рабочей силы для развивающейся индустрии!

История взаимоотношений наших стран-соседей — также бесконечно сложна. Близ города Наоёцу, на могиле какого-то генерала, я прикоснулся к чугунному лафету ржавого трофейного орудия: Обуховский завод, Санкт-Петербург…

В музее города Асахигава мне показали старое разбитое пианино, принадлежавшее некогда Стесселю — незадачливому коменданту Порт-Артура.

С экрана в киотоском кинотеатре глядел мне в глаза знаменитый актер Тосиро Мифунэ, знакомый нам по фильму «Расемон» и выступавший на этот раз в роли адмирала Того — победителя при Цусиме. Фильм сделан, правда, с некоторыми поправками на современность: молодой японский капитан, в прошлом военно-морской атташе в России, говорит о любви к русской литературе, сожалеет о том, что между странами-соседями возникла война, главный виновник которой — царское правительство; японские женщины плачут над телом русского моряка, выброшенным волнами на берег. Но в целом, конечно, адмирал Того и генерал Ноги, командующий сухопутными войсками, — благородные герои, достойные победители, а война 1904–1905 годов являет собой славную страницу национальной истории — такова мораль фильма.

Но тут же я вспомнил, что почти в те же самые годы гениальный юноша Такубоку писал в одном из своих пятистиший — танка:

Русское имяСоняДал я дочурке своей.

И радостно мне бываетПорой окликнуть ее…(Перевод В. Н. Марковой)

А сегодня?

Мне довелось близко познакомиться с большой группой специалистов по русской литературе, активных ее переводчиков. С первых же недель знакомства стало очевидно, что от недостатка работы они не страдают. Один из моих новых знакомых был занят переводом автобиографической трилогии Горького. Издательство, заказавшее перевод, сняло для пего, как это нередко делается в Японии, номер в тихой загородной гостинице и установило весьма жесткие сроки исполнения работы. Это называется «сидеть в консервной банке».