Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

Франк надел серый костюм и темные очки – эти очки будут на нем до конца процесса. Левую руку со следами неудачной попытки самоубийства, затянутую в перчатку, он старался держать не на виду. Был сосредоточен и с виду не проявлял никаких чувств. Следом за Франком в зал вошли еще четырнадцать подсудимых, их рассадили слева от него и на второй скамье. Позади Франка оказался Артур Зейсс-Инкварт, бывший гауляйтер Вены. Трое из списка отсутствовали: Лей успел покончить с собой{485}, Эрнст Кальтенбруннер был болен, а Мартина Бормана все еще разыскивали.

Лаутерпахт тоже находился в то утро в суде и наблюдал за подсудимыми, но Лемкин уже вернулся в Вашингтон. Оба они все еще не знали, какая участь постигла их родню, пропавшую где-то на территории Польши. И тогда они еще не знали, какую роль в судьбе их родных сыграл Франк.

Ровно в десять судебный клерк вошел в зал через другую дверь, ближе к столу судей.

– Суд идет! – возвестил он, и эти слова были переведены на немецкий, русский и французский языки с помощью шести микрофонов, расположенных над головами, и еще одной новинки – неуклюжих наушников{486}

. Отворилась тяжелая деревянная дверь слева от Франка. Вошли восемь немолодых мужчин – шестеро в черных мантиях, двое советских в военной форме – и прошли к столу судей. Одного из них Франк узнал, хотя последний раз видел его в Берлине десять лет назад: Анри Доннедье де Вабр, французский юрист.

Сэр Джеффри Лоуренс{487}, член английского апелляционного суда, вел заседание и сидел в самом центре судейской скамьи. Он был лыс, смахивал на персонажа Диккенса и свое назначение получил всего за несколько недель до открытия трибунала из рук нового британского премьер-министра Клемента Эттли. Остальные семеро судей выбрали его председателем, после того как не смогли сойтись ни на какой другой кандидатуре. Вместе со своей женой Марджори сэр Джеффри поселился в доме 15 по Штилерштрассе, почти на окраине города. Красивый особняк ранее принадлежал еврею, владевшему фабрикой игрушек, а потом использовался как зал собраний СС.

Каждая из держав-победительниц назначила свою пару судей, а обвиняемые старались, как могли, что-то узнать о них. Крайним слева – если смотреть со скамьи подсудимых – сидел подполковник Александр Волчков{488}

, бывший советский дипломат, а рядом с ним – угрюмый генерал-майор Иона Никитченко, военный юрист, сторонник жесткой линии, в свое время участвовавший в качестве судьи в показательных процессах 1937 года. Затем – двое британских судей, на которых Франк, возможно, возлагал некоторые надежды: Норман Биркетт, читавший вместе с Лемкиным лекции в университете Дьюка весной 1942 года, сначала был проповедником-методистом, потом членом парламента и, наконец, стал судьей, а справа от него – сэр Джеффри Лоуренс, профессиональный адвокат и судья. Далее сидел старший из американцев, Фрэнсис Биддл, сменивший Роберта Джексона в должности генерального прокурора, но тоже сотрудничавший с Лаутерпахтом. С ним рядом – Джон Паркер, судья из Ричмонда, штат Вирджиния, все еще раздосадованный тем, что не попал в Верховный суд США{489}. Французы располагались с правого края{490}

: Анри Доннедье де Вабр, профессор уголовного права в Сорбонне, и Робер Фалько, член парижского Апелляционного суда; в 1940 году его уволили с должности как еврея. За спинами судей висели флаги четырех союзных держав, напоминая, кто здесь победитель. Немецкий флаг отсутствовал.

Судья Лоуренс открыл заседание. Этот процесс «занимает уникальное место в мировой истории юриспруденции»{491}, так он начал и произнес краткое вступление перед тем, как был зачитан обвинительный акт. Франк и все остальные обвиняемые, люди воспитанные, вежливо слушали. Каждый пункт обвинения предъявлялся одним из прокуроров, назначенных союзными державами. Начали американцы – с обвинения в сговоре для совершения международных преступлений. Затем эстафета перешла к британцам, и кругленький сэр Дэвид Максвелл Файф сформулировал второй пункт: преступления против мира и безопасности человечества.

Третий пункт излагали французы: военные преступления, включая геноцид. Это слово могло привлечь внимание Франка, удивить – откуда оно взялось? – ведь прокурор Пьер Мунье был первым, кто произнес это слово в зале суда. Четвертый и последний пункт прозвучал из уст советского прокурора: «преступления против человечества», тоже новый термин для Франка, впервые используемый в суде.