Восточно-западная улица. Происхождение терминов «геноцид» и «преступления против человечества»

Комиссия посетила Львов 30 августа 1919 года. Члены комиссии оценили «чрезвычайно красивый, современного облика» город{121}, мало пострадавший от ноябрьских событий, за исключением еврейского квартала, который был «выжжен». Комиссия пришла к выводу, что, хотя «эксцессы» имели место, погибло всего 64 человека, а не тысяча, как утверждала «Нью-Йорк таймс»[9]. Также комиссия установила, что виновны солдаты, а не гражданское население, а потому «было бы несправедливо осуждать польский народ в целом»{122}

за то, что совершило какое-то подразделение или местный сброд.

Незадолго до отъезда из города молодой консультант комиссии по правовым вопросам Артур Гудхарт поднялся на Высокий замок, большую гору на севере, откуда открывался вид на город. Его спутником был доктор Фидлер, профессор и недавний ректор Львовского технического института. И доктор Фидлер сказал Гудхарту, что выпрошенное евреями разделение школ приведет к беде. Кто не ассимилируется, тот напрашивается на неприятности.

31

Прошло почти сто лет, и я прошел по той самой дорожке, по которой Фидлер и Гудхарт поднялись на гору посмотреть на город, стоявший в том 1919 году накануне великих перемен. «Я не смог сдать выпускные экзамены, – жаловался Лаутерпахт, – потому что университет закрыл двери перед евреями Восточной Галиции»{123}

. Он последовал совету писателя Израэля Зангвилла и устремился в Вену.

Я посетил дом, из которого он уехал в Вену: серое четырехэтажное неоклассическое здание на Театральной улице, в основном оставшееся невредимым и поныне, – сейчас там размещается «Козацкий хостел». На фотографии того периода здание обрамлено двумя церквями, а сзади высится импозантная башня ратуши. Таблица в холле упоминает имя архитектора (инженер А. Пиллер, 1911), создавшего просторную лестницу со стеклянным потолком. В номере на втором этаже есть балкон, откуда открывается красивый вид на город.

Я пытался представить себе, как Лаутерпахт расставался с этим домом и видом. Он шел к станции сквозь оживленную толпу, описанную в первые годы столетия Карлом Эмилем Францозом: мимо гусарских офицеров и элегантных джентльменов; молдаван с «темными, лукавыми лицами» и «тяжелыми золотыми кольцами»; темноглазых женщин в «тяжелых шелковых нарядах поверх заношенного белья»; длиннобородых русинских священников; потасканных кокеток на пути в Бухарест или в Яссы в поисках фортуны. Встретил он, вероятно, и сколько-то «цивилизованных путешественников», эмансипированных польских евреев, которые тоже ехали на Запад{124}.

Лаутерпахт прибыл на Северный вокзал, в город, где царили Фрейд, Климт и Малер. Этот город переживал турбулентные времена и травму распада империи. Лаутерпахт обосновался в «красной Вене» (Rote Wien

), возглавляемой мэром – социал-демократом, переполненной галицийскими беженцами, терзаемой инфляцией и нищетой. Революция в России одних напугала, других вдохновила. Австрия была повержена, империя исчезла. Она зависела от чешского и польского угля, от пшеницы из Баната. У Австрии не было теперь выхода к морю, она лишилась почти всей прежней своей территории, в том числе немецкоязычных Судет и Южного Тироля, Венгрии, Чехословакии, Польши и государства, образованного словенцами, хорватами и сербами. Были у нее отняты также Буковина и Босния и Герцеговина. Стране было запрещено заключать союз с Германией и даже именоваться Deutschösterreich, то есть Германская Австрия.

Националистическое чувство подпитывалось унижением. Прихлынувшие из Галиции восточные евреи (Ostjuden), молодые люди вроде Лаутерпахта и Леона, становились очевидной мишенью этого чувства. Примерно в тот момент, когда в Вену прибыл Лаутерпахт, у мэрии собралось пять тысяч человек с требованием изгнать евреев из города. Два года спустя, в марте 1921 года, уже сорок тысяч явилось на собрание Антисемитского союза (Antisemitenbund

) и подхватило призыв директора городского театра надворного советника Миленковича строго ограничить количество предоставляемых евреям вакансий{125}.

Журналист Гуго Беттауэр опубликовал ставший бестселлером роман «Город без евреев», в котором воображал, как мог бы выглядеть город, покинутый евреями. «Если бы я спасся из горящего львовского гетто и добрался до Вены, – рассуждал один из персонажей романа, – уж я бы нашел, куда перебраться из Вены»{126}. В этом романе город без евреев приходит в упадок, и со временем их зовут обратно, признав их высылку ошибкой. Беттауэр дорого поплатился за распространение подобных идей: в 1925 году его убил юный национал-социалист Отто Ротсток. Ротстока судили, но оправдали, признав невменяемым (впоследствии он стал дантистом). Национал-социалистическая «Венская утренняя газета» (Wiener Morgenzeitung) писала, что убийство Беттауэра послужит предостережением «всем интеллектуалам, которые отстаивают подобные идеи»{127}.