Через несколько дней после того, как Статут был принят, кто-то обнаружил небольшое расхождение в переводах – ту самую проблему точки с запятой. Из-за нее в русском переводе получился несколько иной смысл, чем во французском переводе и английском оригинале. Поспешно было выработано соглашение: английскую и французскую версию привели в соответствие с русской. Это было сделано 6 октября{229}
, когда точка с запятой во всех версиях была заменена просто запятой.Последствия такого решения были немаловажны. Точка с запятой указывала, что преступления против человечества, совершенные до начала войны, также подпадают под юрисдикцию трибунала, а заменившая ее запятая предполагала иное прочтение: довоенные события выводились из-под юрисдикции трибунала. Если преступления против человечества увязываются исключительно с войной, то за прежние действия наказание не предусматривается. Соответствовало ли это намерению законодателя и таков ли в самом деле смысл статьи – предстояло решать судьям.
Через несколько дней после исчезновения точки с запятой Шоукросс пожаловался Лаутерпахту еще на одну проблему: как сформулировать обвинения против конкретных подсудимых. Союзникам «с огромным трудом» давалось составление обвинительного акта, и текст этот «никак не удовлетворял» Шоукросса: «Некоторые пункты в нем едва ли выдержат суд истории, да и внимательный юридический анализ не пройдут». Возможно, Шоукросс подразумевал внезапное появление в обвинительном акте нового термина «геноцид». Его добавили в последний момент по настоянию американцев и вопреки упорному сопротивлению англичан. Лаутерпахт этого не допустил бы. «Выжмем все, что сможем, из этого не слишком удачного документа»{230}
, – призывал Шоукросс Лаутерпахта.Процесс должен был начаться в нюрнбергском Дворце правосудия в ноябре 1945 года. Союзники выявили двадцать четыре главных обвиняемых, включая Германа Геринга (вице-канцлера при Гитлере), Альберта Шпеера (министра вооружений и оборонной промышленности) и Мартина Бормана (личного секретаря фюрера).
Седьмое имя в этом списке, вероятно, привлекло внимание Лаутерпахта: Ганс Франк, генерал-губернатор оккупированной Польши, территории, включавшей Лемберг и Жолкву.
«Если бы вы смогли присутствовать на первых заседаниях, – писал Шоукросс Лаутерпахту, – вы бы нам существенно помогли». Работа не оплачивалась, но издержки обещали компенсировать.
И Лаутерпахт вновь принял приглашение.
III. Мисс Тилни из Нориджа
49
– Кто такая мисс Тилни? – спросил я маму.
– Понятия не имею, – без особого интереса сказала она.
Потом уточнила:
– Думаю, это она привезла меня из Вены в Париж летом 1939 года.
И утверждала, что больше ничего не знает. Про мисс Тилни ей сказал Леон спустя много лет после этой поездки: «Pas important». Не важно.
Насколько я мог понять, мисс Тилни забрала годовалую Рут у ее матери. Передача ребенка с рук на руки состоялась на Западном вокзале в Вене. Рита попрощалась с дочкой, мисс Тилни с младенцем отправились в Париж. Какая тяжелая минута для матери! На Восточном вокзале Парижа малышку встретил отец. Мисс Тилни оставила ему свой адрес, записанный карандашом на обрывке бумаги.
– Получается, она спасла твою жизнь?
Мама кивнула.
– И ты не пыталась выяснить, кто она, повидать ее, выяснить что-то еще, поблагодарить?
– Нет.
– Ты не хотела узнать, почему она это сделала?
– Нет.
50
Способ, которым моя мать в год и три дня от роду выбралась из оккупированной немцами Вены, был, конечно, таинственным и странным. Я понимал, почему она предпочитает об этом не вспоминать.
Уже не осталось живых свидетелей, знающих подробности этой истории, и я располагал немногими «уликами». Сохранился паспорт, выданный моей матери в декабре 1938 года, – три выцветшие визы, в том числе свастики. Одна печать, 4 мая 1939 года, разрешала однократный выезд из Вены с правом возвращения. Два с половиной месяца спустя, 22 июля, в австрийском городе Фельдкирх на границе со Швейцарией (к востоку от Цюриха) поставлена выездная виза. Въездная виза,
Рита осталась в Вене. Это обстоятельство всегда тревожило мою мать и вызывало вопросы о причинах, по которым Рита решила – если это был ее выбор – отпустить крошечную дочь одну в Париж. Безвыходность или осознанное решение? Ответ «безвыходность» казался привлекательнее.
Кроме паспорта оставался лишь один след – пожелтевший клочок бумаги, так терпеливо дожидавшийся меня в бумагах Леона. Сложенный пополам листок размером не более двух квадратных дюймов, на одной стороне которого карандашом были уверенно выведены слова: «Мисс Э. М. Тилни, “Менука”, Блю-белл-роуд, Норидж,