Восточный цикл. Книги 1-7

— Умерла, — глухо ответил он, не взглянув на меня.

— Тогда тебе есть о чем скорбеть. Дети у тебя еще имеются?

— Еще трое младшеньких.

— Где же они?

— Внизу, у реки.

— Какая неосторожность! Детей нельзя без присмотра пускать к воде.

Теперь он поднял голову и удивленно посмотрел на меня. Наверное, он не ожидал сочувствия.

— Почему ты не позовешь их к себе? — продолжил я свои расспросы.

— Не могу.

— Почему?

— Мне нельзя выходить на улицу.

— Ого! Кто ж тебе запретил?

Он бросил мрачный взгляд на обоих аладжи. В ту же минуту я увидел, что один из них пригрозил ему пальцем. Я сделал вид, что ничего не заметил, пошел в угол комнаты, сказал малышке несколько дружеских слов и подвел ее к открытому окну.

— Подойди сюда! — попросил я мягким тоном, стараясь, чтобы она доверилась мне. — Сейчас я сниму твою боль. Открой рот и покажи мне зуб.

Она не заставила себя ждать. Больной зуб никак не выделялся. Возможно, боль была ревматической. Против этого у меня не было никаких лекарств, но из опыта я знал, как влияет внушение — особенно на детей. Сперва надо было покончить со слезами.

— Теперь закрой-ка рот и, когда будешь отвечать мне, кивай или качай головой, — сказал я. — Боль еще чувствуешь?

Она кивнула.

— Слушай меня внимательно. Я подержу чуть-чуть руку на твоей щеке, потом боль уйдет.

Я повернул к себе голову пациентки, положил ладонь на больную щеку и тихо погладил ее. Разумеется, я ничего не понимал в магнетизме, но полагался на фантазию ребенка и на то благодатное ощущение, что возникало, когда теплая рука осторожно касалась больной щеки.

— Боль уходит? — спросил я немного погодя.

Она кивнула.

— Совсем?

— Да, совсем! — ответила она. Ее лицо просияло, а глаза благодарно улыбнулись мне.

— Не говори и постарайся дышать носом. Тогда боль не вернется.

Это было так просто, так естественно, однако, когда я направился к выходу, мужчина подошел, схватил меня за руку и сказал:

— Господин! Она плакала со вчерашнего дня. Это было невыносимо, и все остальные дети ушли из дома. Воистину ты творишь чудеса!

— Нет, тут нет никакого чуда. Я использовал очень простое средство, и оно поможет, если твоя дочка останется сегодня дома. Я позову остальных детей.

— Ты, господин? Ты? — переспросил он.

— А кто же, раз ты не можешь выйти отсюда?

Оба аладжи бросили на него бешеные взгляды. Он наклонился, будто хотел что-то поднять, и, приблизив ко мне голову, шепнул, пока выпрямлялся:

— Гляди в оба! Это аладжи!

— Что такое? — крикнул один из них, возможно, что-то уловивший. — Что ты сказал?

— Я? Ничего! — ответил хозяин как можно естественнее.

— Я же слышал!

— Ты ошибаешься.

— Не ври, собака, иначе я убью тебя!

Штиптар поднял кулак, но я схватил его за руку и сказал:

— Дружище, что ты делаешь! Ты разве не знаешь, что пророк запретил правоверным искажать лицо гневом?

— Что ты пристаешь ко мне со своим пророком?

— Я не понимаю тебя. Ты ведешь себя как дурной человек. Ты же хочешь быть другом этих четырех чужеземцев, которые не обидят и мухи!

Он опустил руку, мрачно посмотрел на хозяина и ответил:

— Ты прав, шериф! Но я люблю правду и ненавижу ложь. Поэтому я так разозлился. Выйдем!

Я последовал за ним и на улице, сделав вид, будто уверен, что по-прежнему пользуюсь полной свободой, поковылял к реке. Я не сомневался, что аладжи относились ко мне уже почти как к пленнику. Им нельзя было отпускать меня никуда, потому что я легко мог их выдать, пусть даже я не знал их и не намеревался их выдавать. Так что, теперь они не сводили с меня глаз.

Внизу, возле воды, сидели трое ребятишек, которых я посчитал за хозяйских детей. Я дал им десять пиастров, оставшихся у меня, и сказал, чтобы они шли домой, потому что их сестренка выздоровела. Они радостно подпрыгнули и, вскарабкавшись на берег, побежали домой. Когда я снова сел за стол, то увидел, что аладжи уже приняли какое-то решение.

Сидеть здесь им было опасно. Они могли встретиться с кем-то, кого им не хотелось бы видеть. К тому же близился час, когда они ожидали нашего появления, поэтому, думал я, они решили отправиться в путь. И верно: один из них — тот, кто чаще всего заговаривал со мной, — молвил:

— Я уже сообщал тебе, что есть только одно место, где на чужеземцев могут напасть. Скажи-ка нам откровенно, как ты относишься к ним? Пожалуй, враждебно?

— Почему враждебно? Они же мне ничего не сделали!

— Значит, дружески?

— Да.

— Это нас радует, ведь мы хотим позаботиться об их безопасности, а заодно о твоей, и ты нам в этом поможешь.

— С удовольствием, хотя не понимаю, кто мне может угрожать. Скажи только, что надо делать.

— Ты, наверное, все же веришь, что на чужеземцев могут напасть?

— Да, я слышал об этом как о деле решенном.

— В таком случае штиптары скрываются только в том месте, о котором я говорил. Мой брат считает, и я с ним согласен, что хорошо бы нам спрятаться там. Тогда мы поможем им, если на них нападут. Ты готов к этому?

— Гм! Меня это дело вообще-то не касается.