Вот моя деревня

Встал автобус, дверца нараспашку, дядя Коля пошёл в сельсовет напиться воды. Хоть бы, думаю, кильковские нас не заметили.

Я кричу:

— Ты не говори, Сизиков!..

— Чего не говорить?

— Ты не говори, что мы в Красную Гору поехали!

— Моё дело маленькое, — отвечает Сизиков, — чего это мне говорить.

Влезли мы в автобус, уселись все на заднее сиденье. А чего уж, рисковать так рисковать.

В автобусе народу немного: почтальонка весёлая, две студентки, зоотехник в пиджаке и при галстуке и три тётки.

У почтальонки место своё, переднее боковое, она тут как хозяйка, в автобусе.

— Что, — говорит, — жёнки, в город?

— Да, — отвечают тётки, — кой-чего надо закупить…

Пришёл дядя Коля.

— Ну, все сели? — спрашивает.

Почтальонка говорит:

— Я здесь, значит все, ха-ха-ха-ха-ха!

Вдруг он нас заметил. А мы притихшие сидим, в диван так и вдавились.

— А эт-то ещё куда? — спрашивает дядя Коля. — Обратно в крапиву захотели?

А я-то знаю, что бояться особо нечего, по этой канаве крапива не растёт.

— Нет, дядя Коля, — говорю, — нам в Красную Гору надо! Мы заплатим!

— А ну обилечивайтесь!

— А у нас бутылки!

Дядя Коля как увидел наши бутылки, так и загоготал:

— Ну что ты, — говорит, — будешь с этой публикой делать!

— Мы сдадим в Красной Горе, — кричу, — дядя Коля, наша-то продавщица картошку окучивает, кто ж её знал!

Почтальонка говорит:

— Николай, что-то у тебя задний диван сильно колотится, пыль только подымает, пусть они на нём посидят, ха-ха-ха-ха!

— Ну, сидите, — говорит дядя Коля. — Только не баловать.

Заёрзали мы на сиденье от радости, затискали друг друга!

Зачем мы будем баловать, мы и так посидим.

Тронулся автобус

Тронулся автобус — что тут началось! Стёкла в рамах задребезжали, диваны незанятые запрыгали, пыль повалила — студентки носы отвернули, через платочки дышат — баатюшки! Зато едем, не пешком идём.

Эх, хорошо в автобусе ехать, впереди мотор гудит, колёса внизу крутятся, дымом сладким ноздри щекотит, а мне и тряска нравится, и ветер в окно, — сразу видно, что едем, не пешком идём!

Долго ехали, все пылью обволоклись.

В окошке места незнакомые проплывают: то ельничек, то березничек, то поле овсяное, то люпин. «Эх, ельнички, да и березнички, а не ходите вы по улице, бездельнички…» И косят везде, косят траву, где косилками, где вручную.

А деревни всё чужие, непонятные, ух как много на пути деревень! И возле каждой дядя Коля остановится, тут бабку посадит, там мужика возьмёт. Одних почтальонок уже трёх набрал, не считая нашей, они все одинаковые: сумка через плечо и молоко на продажу в четвертях. Наша почтальонка молока не везёт, нету у неё коровы. Зато она самая весёлая, кто ни войдёт, всякого заденет.

— Ну что, андреевские, и у вас нету дождя?

— Какой дождь, земля, как зола, вон дорогу всю в порошок перетёрло.

— Зато сено высушите, ха-ха-ха-ха-ха!

В деревне Марьинской влезли в автобус два парня, рубахи у них расстёгнуты, кепки на затылках.

Повалились они на сиденье впереди нас, один и спрашивает:

— Пассажиры, у вас в бутылках чего?

Я говорю:

— А ничего.

Вдруг смотрю, из Федяриной бутылки вылезает какое-то насекомое, посидело на горлышке и полетело. Впереди нас люди руками замахали. Почтальонка говорит:

— Ой, Николай, да у тебя никак тут пчела!

— Да не одна, — кричат тётки, — ай, ай!..

Тут почтальонка закричала:

— Тормози, Николай, тормози, их тут целый рой!

Студентки завизжали, почтальонки закричали, парни кепками размахивают.

— Спасайся кто может!..

Дядя Коля на обочину автобус отвёл, выпрыгнул на дорогу, спецовку на голову натянул и кричит:

— Эй, кто пчёл везёт, признавайся!

А в автобусе все повскакали с мест, к выходу проталкиваются. Студентка одна даже плачет, а почтальонка наша на улице визжит.

— Это кто же у меня тут хулиганничает? — спрашивает дядя Коля. — Я их бесплатно, как говорится, обслуживаю, а они мне рейс решили сорвать?..

А у нас тоже пострадавшие имеются: Саньку пчела ужалила, Ваньку пчела ужалила, я на них указываю.

— Нет, — кричу, — дядя Коля, нет!

— А как же это пчёлы в салоне появились? Сами от себя завелись?

«Ну, — думаю, — Федяра, разбирайся теперь сам, вишь чего нахулиганил, ведь ехали, как культурные люди, так нет!»

А дядя Коля говорит:

— Та-ак, сейчас мы с вами тут разберёмся. Граждане пассажиры, подходи.

Все и так уже нас окружили, просить не надо. Студентка заплаканная за щёку держится, Марьинский парень шею потирает, почтальонки на нас как на хулиганов глядят.

— А не надо было и сажать их!

Марьинский говорит:

— Кто такие, как фамилия, пять суток губы!

— Погоди, погоди, — говорит дядя Коля, — этот факт как можно понимать? Как нападение на водителя в период рейса!.. Влекущее за собой простой техники… Срыв графика… А не так, что ли? Вот как можно понимать!

— Вредные какие… — говорит почтальонка. — Чего глаза вытаращил?

Это она мне, а я в чём виноват, это Федяра.

А дядя Коля:

— Погоди, погоди… Это, граждане пассажиры, ни в какие ворота не лезет, с этим нас призывают бороться, да мы и сами такого же мнения!

Ну, думаю, Федяра, погоди…

— Их, дьяволов, крапивой надо выдрать! — говорит почтальонка.