Вот моя деревня

— Что это за ручей такой?

Я говорю:

— Кто его знает.

Федяра говорит:

— В таком ручье не искупаешься, вмиг все жилы стянет.

Я говорю:

— На спор!

Коля говорит:

— Не купайся, Антон, застудишься.

— Не застужусь!

Я быстро разделся и прыгнул в ручей. Обожгло меня, сжало всего, ни вдохнуть ни выдохнуть, будто я в проруби.

— Ну как? — кричат с моста.

Я говорю:

— Хор-рошо!..

— Ты двигайся, двигайся!

А я и так плыву по ручью против течения, двигаюсь.

— Вылезай, — кричит Коля, — хватит!

И все кричат:

— Вылезай!

Я стал в воде и пошёл. А воды мне по пояс. Под ногами острые камни. И течением назад валит. Вот так ручей.

Вытянули меня на мост. Стою одеваюсь. Весь я гусиной кожей покрылся, посинел, и мелко трясёт, бр-р-р!

— Че-чёрт, — говорю, — вот к-какая стужа!..

А мне и в штанину ногой не попасть, до чего меня колотит.

Вдруг из кустов выходят двое мальчишек с красными повязками на рукавах и в галстуках, взъерошенные, зачем-то залёными ветками прикрываются.

— Ага-а, — говорят, — вот мы вас и застукали! Купался? Я говорю:

— Н-не видишь, ч-что ли?.. К-купался.

— Сейчас в лагерь поведём.

Я штаны надеваю и говорю:

— В лагерь! Хор-рошо, ведите…

Один говорит:

— Мы вас давно заметили, вы у пищеблока в заборе доску отодрали.

— Не ври! — Коля говорит.

Я говорю:

— Никакой доски мы не отдирали.

А второй на нас внимательно посмотрел и говорит:

— Махоня, это и не они…

Первый спрашивает:

— Это не вы?

— Это мы, — говорю, — только ты давай на нас лишнего не наговаривай, в лагерь лучше веди.

— А вам, — говорит, — тогда и не нужно в лагерь, купайтесь, сколько влезет, вы же посторонние…

И второй поддакивает:

— Мы своих отыскиваем, мы патрули…

— Нет уж, — говорю, — теперь мы вас не отпустим, ведите нас в лагерь. Ребята, нужно нам в лагерь?

Все говорят:

— А чего же! Они у нас были, а мы у них нет.

Вот мы и пошли.

Лес тут у них был сосновый

Лес тут у них был сосновый, высокие стояли строевики. А под ногами шишки да дерюга всякая, всё шуршит, трещит, крошится.

Я говорю:

— Лес-то у них похуже нашего будет, уж больно сух. Прямо в лесу был длинный забор из досок. Мы вошли в калитку, а там тоже лес. Я говорю:

— Чего вы лес-то разгородили?

— А это, — говорят, — не лес, а лагерь, мы здесь живём. Смотрим — и правда, меж сосен домики деревянные виднеются, а на большой поляне на шесте висит флаг.

По дорожке к нам заспешила женщина в белом халате, видно, местный фельдшер. Она и спрашивает у своих:

— Вы кого это привели?

— Да вот, Вера Сергеевна, какие-то посторонние.

Я говорю:

— Да нет, никто здесь не посторонние, это Куварин, это Коля Семихин, они тоже наши равенские, здрасте!

— Вы к кому?

Я говорю:

— К вашим вот пионерам. Они звали, вы не думайте. Они к нам, а мы, стало быть, теперь к вам. Вы собирайте их, собирайте, вы только скажите, мол, равенские приехали, они знают, они сразу прибегут!

Коля шепчет:

— Антон, ты речь скажи…

Я говорю:

— Да речь что-то неохота, а сейчас чего-нибудь придумаем, да хоть в футбол можно сыграть, у нас вон только Санька хромает…

Тётка говорит:

— Мальчики, да нельзя к нам, нельзя!

Я говорю:

— Как нельзя! А ну позовите чёрненького пионера Сашку!.. Или Лену Скворцову. Или Куканова. Как так нельзя?

— А ты не кричи, — говорит тётка, — ты успокойся…

Я говорю:

— А я спокойный!

Она говорит:

— Ну вот. Как я тебе их позову, если они в изоляторе. Заболели они, понимаешь ты такое дело?

Тут я, конечно, кричать перестал.

— Чего это, — спрашиваю, — они у вас заболели?

— Кто их знает. Объелись какой-то дрянью в походе, теперь у них животы болят.

— Ничего, — говорю, — там не дрянь была, а морковка с бабушкиного огорода, а что они кильковский щавель ели, то я же говорил им: не ешьте щавель! А они ели!.. Да улыбались ещё.

Тётка говорит:

— Ну, не обижайтесь. Я им привет ваш передам.

Я говорю:

— Приветом сыт не будешь. Каков привет, таков и ответ.

Вышла тётка с нами за калитку.

— Теперь-то вы куда?

Я говорю:

— Куда ещё, в Равенку, конечно.

— А на чём?

Я говорю:

— А на чём ещё, уж не пешком, чай, на автобусе. Автобус-то до самой нашей Равенки ходит.

— Вот вы какие самостоятельные, — говорит тётка. — Не то что наши. И закалка, видно, у вас хорошая, болеете не так часто, как городские.

Я говорю:

— А заболеем, так нам горя мало, у нас амбулатория есть.

Пионеры говорят:

— Они в Чернушке купались, видите, волосы мокрые!

Я говорю:

— Не в Чернушке, а в ручье!

Тётка говорит:

— А ручей наш и есть Чернушка.

— Неправда, — говорю, — Чернушка — это наша река. Она мимо Килькова и Равенки протекает, их берег левый, наш берег правый…

Тётка говорит:

— Это правильно, а начало-то она здесь берёт!

Вышли мы из лагеря, а я смотрю на ручей и думаю: «Какое дело, значит, это наша Чернушка! Вот где повстречались с тобой, наша река».

На площади стояло много разных автобусов

На площади стояло много разных автобусов, но нашего среди них вроде не было. И всё толпились кругом незнакомые люди.

Я у них спрашиваю:

— Который тут на Кильково… Который?

Все головами мотают, у всех своя забота. Наконец один шофёр отвечает:

— Ваш в город ушёл, ждите, он через час придёт.

Я говорю: