Вот мы и встретились

А утром… утром начался киносценический бардак, совершенно не имеющий ничего общего с привычным размеренным ритмом подготовки к спектаклю: никакой читки, никакой шлифовки ролей, всё с маху, прямо с колёс и без всякой последовательности. Готового сценария вообще не было. Двое моложавых мужиков из журналистской братии сочиняли его по ходу съёмок, изменяя и дополняя в соответствии с неожиданными поворотами сценического действия. Актёрам и режиссёру разрешалась полная и неограниченная импровизация, лишь бы укладывались в отведённое дорогое время, и нередко к концу дневной съёмки от начального текста не оставалось ни строчки. Что будет завтра-послезавтра, никто не знал и никто об этом не беспокоился, поскольку все житейские ситуации в этом застойном мире давно проиграны и осталось только следовать им, не загружая зрителей непонятными новыми. Марии Сергеевне даже понравилась такая игровая вольность. Перед каждой съёмкой Г.Г. рассказывал, что актёры должны делать, но совершенно не объяснял, как делать, отдавая психологию сцен и ролей на откуп актёрам, неизменно подчёркивая, что должно быть поменьше длинных и тягостных переживаний и побольше движений и экспрессии, а главное – надо экономить время. И эта установка в общем устраивала Марию Сергеевну – незашоренность позволяла играть так, как хотелось, как ей виделась роль, как она понимала сценарий и как чувствовала партнёров. Перед каждой мини-сценой была всего одна, от силы две репетиции, и совсем не требовалась точность текста, главное – донести до зрителя смысл поступков героев. Раздражала сумятица, лишний толпящийся народ, шум технических работ и дискретность сцен, когда только-только вживёшься в образ и – раз! – конец съёмки, а в следующем эпизоде уже совершенно другое содержание и надо мгновенно переходить от убийственного отчаянья к безудержной радости. Мария Сергеевна не представляла себе, как можно из этого непоследовательного хаоса состряпать хороший фильм с понятным сюжетом. В первую неделю очень отвлекали движения съёмочной камеры и глазеющие со всех сторон свободные актёры и технари, но потом привыкла, но сама никогда не смотрела на съёмки других, предпочитая отсиживаться где-нибудь в сторонке. Поначалу удивлял и набор актёров, в основном это был ершистый молодняк, недавно приобщившийся к Мельпомене и Талии, не знающий толком актёрской техники и не имеющий опыта перевоплощения. Были на третьих-четвёртых ролях и обветшавшие одуванчики, смирившиеся с собственной бесталанностью, поскольку ничего другого делать не умели. В общем, труппа – далеко не первый сорт. Потом уже ей объяснили, что никакой частный продюсер, решивший прославиться собственным киношедевром, никогда не раскошелится на дорогих народных и заслуженных, и, возможно, в этом и преимущество частных сериалов, что они волей-неволей высвечивают новых звёзд, не испорченных театральными штампами мастеров. «Выходит», - грустно усмехнулась Мария Сергеевна, - «и меня посчитали за дешёвку». Рваный ритм съёмок, непостоянная занятость актёров, сбродный характер труппы не способствовали сплочённости коллектива, в котором кучковались по старым знакомствам и привязанностям, не имея необходимости заводить новые, и в этой бродящей толпе она оказалась одна. Одиночеству способствовало и то, что Г.Г., распознав в ней настоящую актрису, выделил из общей массы, разрешая спорить и настаивать на своём, часто соглашался с её мнением и вообще относился к ней уважительно, тогда как с остальными обращался довольно грубо и непререкаемо. Поэтому её невзлюбили не только за самостоятельность, но и за то, что она стала негласной примой, главным действующим лицом в труппе. Кто же среди актёрской братии любит выскочек, пусть и талантливых? Это на похоронах корифеев чуть ли не все оказываются хорошими друзьями покойника, почти закадычными, стараясь направить отсвет от таланта на свою серость и заставляя краснеть от стыда почившего в любви и славе. Нет для актёра врага злее, чем свой собрат по искусству. В схватке за роли, популярность и славу все приёмы против соперников хороши, и любой, будь хоть какой перезаслуженный и перенародный положительный герой, отлично справляется с наимерзейшей ролью негодяя. Творческая изоляция Марию Сергеевну не очень беспокоила, она давно уже привыкла к одиночеству и к собственным критериям оценки творчества, но угнетало то, что скоропалительность съёмок, не позволявшая углубиться в роль, не способствовала росту и шлифовке мастерства и даже, наоборот, обедняла его, исключая глубокие психологические переживания с подменой на быструю смену действий. Во главу мастерства здесь ставили внешние эффекты и динамику, к которым поначалу трудно было привыкнуть. В общем, прав оказался лохматый геолог: кино – не театр, они несовместимы и несопоставимы, театр обогащает талант, а кино – развращает и гробит. Но не хотелось подводить Г.Г., который очень ей доверял, и она терпела и вообще стала в их тухлом предприятии вроде козырной карты, без которой им не выиграть. Мария Сергеевна, конечно, не прекращала поисков, звонила и навещала дирекции известных театров, но везде встречала одно: нет. Прорваться в закрытые наглухо театральные корпоративы можно было только по серьёзной протекции, но у неё, как назло, не было никого, кто бы мог замолвить за бедного гусара словечко, и не было рекомендательных премий и званий, кроме одного: простонародная актриса.