Вот-вот наступит счастье

               Он приготовился к встрече с загадочным персонажем из политических детективов: всевластным и жестоким, но к его удивлению, человек, который поднялся из-за стола при его появлении, оказался знакомый Наукоподобнов, разрешивший во время предыдущей встречи называть его просто Нау. Надо полагать, число важных людей было ограничено.

               Но от разочарования Зимина не осталось и следа, когда он увидел, что Нау выглядит необычайно грозно. Не часто прежде Зимин сталкивался с очевидным проявлением откровенной злости. Он стал вспоминать, не провинился ли случайно перед Комиссией или лично перед Нау. Но не смог припомнить ничего конкретного. «Он не на меня злится, видимо, у Коллегии дела идут не самым лучшим образом. Сейчас он будет просить меня о помощи», — догадался Зимин.

               — Запомните, Зимин, — сказал Нау, справившись с приступом ярости, — я всегда относился к вам с тайной симпатией. Не помню, чтобы я, когда-либо, хотел сделать вас своим другом, но всякий раз, встречаясь, я говорил: «Зимин — хороший парень».

               Это «всегда» показалось Зимину неуместным. Оно явно выпадало из контекста. Если бы это был текст, то любой редактор указал на него, как на стилистическую ошибку. Какое, простите за грубость, «всегда», если встречаются они во второй раз?

               Надо было бы промолчать, но Зимин не сдержался:

               — Всегда? Вы сказали всегда?

               — Конечно. За последние пятьдесят лет мы виделись неоднократно.

               — Простите, но мне всего тридцать пять.

               — Хороший возраст, не правда ли? — ухмыльнулся Нау.

               — Вы мистик? Говорите о переселении душ?

               — Нет, я субъективный идеалист, — сказал Нау и от души расхохотался. — Как это правильно, что вы многого не знаете.

               — Не существует людей, которые бы знали все.

               — Кто спорит? Но в вашем случае незнание полезно, потому что слишком много знать — опасно для здоровья.

               — Вы мне угрожаете?

               — Ерунда. Если бы я мог вам угрожать, Зимин, я был бы счастливым человеком. Но, увы!

               — Вы говорите загадками.

               — Не все загадки следует разгадывать. Вы меня сами спровоцировали. Показалось на мгновение, что вы стали подозревать…

               — Что?

               — Что я представитель всесильных и могущественных существ, которым люди еще не придумали названия. Одно ясно — я уже не человек в общеупотребительном смысле этого слова. Вот что вы чувствуете, когда видите меня?

               — Что стишок «ручки, ножки, огуречик — вот и вышел человечек» — все-таки про вас.

               — Все эти детали несущественны.

               — Давайте, отпилим вам правую ногу? Что вы на это скажите?

               — Зачем вы задаете нелепые вопросы? Не отвлекайтесь от главного, Зимин. Вы оказались в мире, где действуют объективные законы, которые вам не нравятся. Попытка достучаться до совести сограждан с помощью текстов, — отличных текстов, надо сказать, — провалилась. Читают ваши сочинения лишь люди, давно забывшие о морали, с атрофированной способностью сочувствовать, у которых нет совести. Можно ли достучаться до того, чего нет? Но у вас-то совести навалом, значительно больше, чем нужно для нормального существования. Вы же писатель. Разве вы сможете равнодушно наблюдать за тем, как все вокруг летит в тартарары.

               — О чем вы?

               — Внедрение практического бессмертия срывается, мы не все предусмотрели. Теперь приходится быть жестокими.

               — Бывает, — посочувствовал Зимин.

               — Интересно, как бы вы поступили на нашем месте?

               — Зачем вы спрашиваете? — удивился Зимин. — Как вам поможет мое непрофессиональное мнение?

               — Вы, писатели, умеете фантазировать и придумывать. Не исключено, что вы найдете выход из тупика, в который мы попали.

               Разговор стал приобретать нездоровый характер. Но Нау делал вид, что не понимает всей абсурдности своей просьбы.

               — Я в поддавки не играю, — возмутился Зимин. — Вы все равно поступите по-своему. Никогда не поверю, что чужое мнение для вас что-то значит. Вы же считаете себя самым умным. Разве не так?

               — Не буду спорить с очевидным. Я — действительно умный. Но сейчас речь идет не об игре в шахматы, где это качество может быть полезным. Мы оказались в мире, где люди больше не доверяют своему уму, сейчас выгоднее совершать поступки под влиянием инстинктов и готовых клише, придуманных другими.

               — Не могли бы вы подробнее разъяснить про клише?

               — Понимаете, Зимин, бессмертие бывает двух видов. Первое достается людям, которые стремились к нему, они готовились, рассчитывали свои действия, чтобы получить его, планировали будущую бесконечную жизнь. Таких людей мало, но они есть. А второе досталось остальным. Им сказали: «Получите, распишитесь и пользуйтесь». И на их головы свалилось счастье. Все было бы хорошо, но они не имеют ни малейшего представления о том, что делать с таким потрясающим подарком. Поэтому они совершают безумные, разрушительные поступки.

               — Правильно! Вы уничтожили их привычные жизни.