Воздаяние (СИ)

Мессир Марескотти тоже носил знаки траура, колет, дублет, плундры, плащ до колен - всё было чёрным. Он поклонился Петруччи, что-то тихо сказав ему, потом подошел к Одантонио Ланди, подал ему руку и выразил соболезнование в нескольких коротких словах. Альбино услышал, как Петруччи просит епископа Квирини сказать несколько слов, ведь "дорогой сын мессира Ланди не имеет погребения, но имя его не должно погибнуть в забвении...", однако тот тоном елейным и несколько приторным предложил оказать эту честь мессиру Марескотти. "Ведь именно он напутствовал несчастного погибшего, наставлял его, был его крестным и, можно сказать, вторым отцом..."

В ответ Фабио Марескотти не заставил просить себя дважды, лишь бросил взгляд на Пандольфо Петруччи и, заметив, что тот согласно кивнул, начал:

-В доме скорби, вблизи смерти - что превозносить заслуги покойного? Это значило бы множить скорбь оставшихся, - голос мессира Марескотти был звучным баритоном и звонко раскатывался под сводами залы, - нужно лишь серьезное спокойствие, ибо молчанием мы скажем куда больше, чём громкими воплями горя. Посмотрите на плачущих и скорбящих: самое ничтожное прегрешение против усопшего воскресает в их памяти, многое тяготит их совесть, о чем они не думали, забывая легкомысленно день смерти!... Но почему умирают преждевременной смертью столь юные? Почему он, молодой и полный сил, ушёл именно сейчас? Да, судьбы Божии неисследимы, а пути Господни неисповедимы, но Господь берет к себе лучших, и это тоже замечено издавна...

Его речь прервали женский всхлип и гулкий рокот одобрительных голосов.

Альбино чувствовал, что задыхается. Этот мерзавец, осквернивший его сестру и погубивший братьев, казалось, глумился над ним. Дыхание Альбино спирало, в глазах темнело, в висках стучала кровь, отсчитывая мгновения его ненависти. В зале что-то происходило, он слышал слова и шелест шагов, но не понимал, что происходит. Тем временем прием окончился, Петруччи и Венафро ушли, за ними последовал Марескотти, гости разошлись, исчез куда-то Франческо Фантони, а его самого Элиджео Арминелли повлек в книгохранилище.

Здесь, в тиши собрания свитков, рукописей, книг и пергаментов Альбино постепенно пришёл в себя. Ему выделили светлое место возле окна, где он с удовольствием расположился. Однако поднявшись, чтобы повесить плащ и взять тушечницу, Альбино в ужасе замер. В стенной нише рядом он заметил скульптуру из черного мрамора, подобие той, что ставили в усыпальницах: женщина в плаще с капюшоном, закрывавшем лицо, держала на ладони левой руки песочные часы, а в правой руке сжимала серп. Песок, медленно убывая сверху, просыпался в отверстие, нагромождался горкой и словно таял. Фигура в нише на миг обожгла душу Альбино воспоминанием о последней встрече с матерью, но позже, успокоившись, он стал даже любоваться Смертью-Жнецом.

По счастью, первый же манускрипт, который предложил ему Арминелли, был уже знаком Альбино по монастырским хранилищам, он перевел его по памяти и, быстро закончив работу, погрузился в горестные размышления. Он понял главное: ему не по плечу задуманное. Ненависть не усиливала его, но ослабляла, лишала сил, совсем подкашивала. Он не создан ни мстителем, ни палачом, и даже предоставь ему Бог шанс отомстить - он едва ли сумеет убить Марескотти. Сердце Альбино заныло тупой болью, зашедшей под лопатку, да там и обосновавшейся. Он слишком слаб, слишком слаб, и это не слабость отчаяния или безнадежности, случайного малодушия, нет, это слабость духа.

-Мессир Элиджео! - голос неожиданно прозвучал у входа, и Альбино, нагнув голову, в зазор между книжных полок разглядел молодого человека, не замеченного им раньше в зале: темные волосы, приятное лицо, белозубая улыбка. - Где вы?

Арминелли появился откуда-то из глубины арочного входа.

-А, Баркальи! Почему вас не было на приеме, Филиппо?

Филиппо Баркальи! Имя это ударило по ушам Альбино, как сто труб Апокалипсиса. Это имя назвала мать, имя предавшего его братьев. Дыхание Альбино снова сбилось, в висках застучали молоты, ногти впились в ладони.

-Мессир Ланди просил меня в последний раз прочесать болота, я поднял двадцать человек, мы были везде, куда могла ступить нога, но ничего не нашли, мессир Элиджео. Я вернулся только на рассвете.

Арминелли кивнул.

-Хорошо, что вы не отказали мессиру Одантонио, он так несчастен. Бедный Микеле, просто не могу прийти в себя...

Баркальи задумчиво потер указательным пальцем нос, потом странно, точно от боли, поморщился и осторожно наклонясь к Арминелли, спросил:

-Но скажите, мессир Элиджео, вам не...- он замялся, но все же продолжил, - вам не показалось всё это ...странным?

-Что именно? - В голосе Арминелли звучало недоумение.

Баркальи снова точно поперхнулся, однако выговорил:

-Всё, что произошло со Страстной. Антонио Турамини, Джулио Миньявелли, Микеле Ланди... Один за другим... Необъяснимо так, загадочно всё...

Мессир Элиджео пожал плечами.