Воздушный Стрелок. Книга VII. Опричник. Том 2

— Если вам что-то говорят слова «Проект 'Новая Валгалла»… — чуть помедлив, произнёс Бестужев, и его собеседник шумно выдохнул.

— Говорят, — резко кивнул немец.

— Здесь мы увидели прямое развитие тех опытов, — глухо заметил боярин. — Правда, цель была поставлена несколько иная, это мы тоже можем утверждать наверняка.

— Доказательства? — если бы голосом можно было заморозить, весь замок Штауфенберг уже стал бы дворцом Снежной Королевы.

— Показания спасённых из лабораторий… подопытных, записи фиксаторов штурмовиков, бравших замок, и содержимое инфоров из тех же лабораторий, — отозвался Бестужев.

— … …… — немецкий язык не так мелодичен, как итальянский, но для выражения экспрессии подходит не хуже. И имперский князь это продемонстрировал, выдав длинную и крайне злую матерную тираду, самыми приличными словами в которой были «шайзе», «думкопф»… и предлоги. Наконец он умолк, откинулся на высокую спинку кресла и, отряхнув с ладоней щепки только что перемолотых в труху подлокотников, мрачно уставился на экран. — Добивайте уже.

— Поверьте, барон, у меня не было цели разбередить своим рассказом старые раны. Прошлое вашей страны осталось в прошлом вместе с Веймарским периодом. Но мы прекрасно помним, кто штурмовал антарктическую базу зверей из «Туле» вместе с нашей гвардией и кто возглавил круг ярых, утопивший ту базу в магме, — окольничий склонил голову, но почти тут же вновь поднял взгляд на собеседника. — У нас нет претензий к Германскому Рейху и к вам лично. Всё, что я сказал о лабораториях в Лагуве и исследованиях, которые там велись, увы, лишь констатация фактов. Их сотрудники действительно работали над проектами, прямо произраставшими из пресловутой «Новой Валгаллы».

— Я понял… — мотнул головой по-прежнему мрачный фон Штауфенберг. — Но вы сказали, что цель исследований была другой. Это как?

— Специалисты лагувского центра не искали способов привития или лишения дара, но, используя наработки… времён Веймарского периода, — чуть запнувшись на этом определении, проговорил Бестужев, — они пытались изменить склонность одарённых к манипулированию чистым Эфиром…

— Не понял, — удивился немецкий гранд. — На что вообще тут можно повлиять⁈ И как⁈ Это же основа, базис! Можно развить склонность к той или иной стихии, и даже закрепить её в поколениях… но что можно сделать с чистым Эфиром?

— Например, намертво завязать манипуляции с ним на нестихийный эгрегор, — тихо заметил окольничий, и его собеседник замер соляным изваянием, уставившись куда-то в пустоту.

— Не стихийный… — разлепив наконец губы, пробормотал он, и после небольшой паузы добавил: — Природа? Какой святошам от неё толк? Хм… стоп, святоши, иезуиты… эгрегор…

Фон Штауфенберг вздрогнул и вновь глянул на экран. Бестужев же, поймав его неверящий взгляд, коротко кивнул.

— Вы верно поняли, экселенц, — произнёс боярин. — Иезуиты пытаются создать одарённых, завязанных на эгрегор веры.

— Говорите проще, Валентайн! Они пытаются создать фальшивых святых, — выплюнул фон Штауфенберг на русском и, взмыв из тут же рассыпавшегося на мелкие обломки кресла, принялся мерить кабинет шагами. — Но почему они похищают именно девушек?

— Потому что влиять на ребёнка проще, чем на взрослого, а на не рождённый плод ещё легче, чем на дитя, — отозвался Бестужев. — И вы не совсем правы, Виктор. Помимо будущих святых, им нужны ещё и те, кто будут воевать во имя веры, не получая отката от эгрегора за нарушение одного из самых развитых его аспектов — милосердия. Паладины.

Если Виктор Иммануил Шенк фон Штауфенберг, гранд и экселенц, имперский князь и барон, советник рейхсканцлера и его конфидент, плававший в мутных, напоминающих содержимое выгребной ямы, политических водах Европы с того дня, как отец отдал его заложником русскому государю по результатам окончания кровопролитной войны между их странами, ещё минуту назад считал, что уже видел самое дно этого мира и хорошо понял всю его грязь и паскудство, то сейчас… что называется, «снизу постучали». И немец не был уверен, что готов открыть этому самому «стучащемуся». Совсем не был уверен. С другой стороны… а куда деваться⁈ Надо полагать, что сидящий по ту сторону экрана русский боярин и его сюзерен тоже были не рады полученной информации. Как и следователи, что занимаются её систематизацией, как и молодой гранд, явно изрядно поучаствовавший в её добыче. Их просто никто не спрашивает!

Дерьмо случается, как сказал какой-то доморощенный философ из-за моря. Но почему в нём должен купаться только один немецкий вельможа?

— Я обязан доложить об этом Его Величеству, — решительно проговорил имперский князь, на что боярин кивнул.

— Мы не имеем возражений на этот счёт… при одном условии, — отозвался Бестужев.

— Слушаю вас, — в свою очередь смягчил позицию фон Штауфенберг.

— Источником этой информации вы назовёте Кирилла, — после недолгой паузы тяжело обронил Бестужев.

— М-м… вы так мечтаете увидеть вашу дочь вдовой? — не сдержал язвительности изрядно раздраконенный всеми сегодняшними новостями немец. И напоролся на ледяной взгляд окольничего Посольского приказа.