Вожди и заговорщики

При этом сила Сталина была в монолитности его мировоззрения. Гениальность Ленина предполагала однозначность его догматов. Будучи большевиками, оппозиционеры тоже признавали эту гениальность. И Сталин задавал вечным спорщикам убийственный вопрос: «почему Преображенский не только в период Брестского мира, но и впоследствии, в период профдискуссии, оказался в лагере противников гениальнейшего Ленина? Случайно ли все это? Нет ли тут некоторой закономерности?» Преображенский с места крикнул: «Своим умом пытался работать». Ах, так. Сталинский ответ полон сарказма: «Это очень похвально, Преображенский, что вы своим умом хотели работать. Но глядите, что получается: по брестскому вопросу работали вы своим умом, и промахнулись; потом при дискуссии о профсоюзах опять работали своим умом и опять промахнулись; теперь я не знаю, своим ли вы умом работаете, или чужим, но ведь опять промахнулись будто»[104]. Смех в зале. Партийные делегаты смеялись над Преображенским, который работал своим умом, а не умом вождей. И поделом. Потому что большевики — оппозиционеры всегда по завершении дискуссии признавали правоту Ленина, даже в тех случаях, когда не были в ней уверены. И потом снова шли полемизировать. Сталин не был терпим к этой страсти к спорам.

В первой половине 20–х гг. Сталин еще не собирался уничтожать завсегдатаев партийных группировок, но уже пришел к выводу об их неисправимости. Раз поведение оппозиционеров закономерно, на них уже нельзя положиться, и они должны быть отсечены от руководства и трудоустроены где — то в среднем звене управления, как спецы. А партийное руководство должно состоять из тех, кто подчиняется быстро согласовываемым решениям. «Руководящее ядро» должно быть монолитным. Это был сталинский новый курс.

Но генсек понимал, что реализовать свои идеалы он сможет только постепенно, только шаг за шагом. Слишком различны были партия по Ленину и партия по Сталину. Конференция приняла резолюцию «О партстроительстве», основанную на декабрьском компромиссе с Троцким. Она осуждала «бюрократизацию партийных аппаратов и возникающую отсюда угрозу отрыва партии от масс», провозгласила свободу дискуссий без образования фракций. Осуждалась реакция на критику как проявление фракционности, превращение утверждения секретарей парторганизаций в их фактическое назначение (секретари должны были избираться)[105]. После этой ложки меда для оппозиции следовала большая бочка дегтя. «Новый курс» Троцкого был объявлен «фракционным манифестом», с которого началась «небывалая еще в истории нашей партии кампания против ЦК»[106]

(хотя как раз против ЦК Троцкий ничего не писал). Взгляды оппозиции были объявлены «мелкобуржуазным уклоном»[107]. Резолюция показала всей партии — Троцкий не является вождем и стратегом, он уклонист. Но как ценного работника партия оставляет его в своих руководящих органах. Оппозиционеры были возмущены — приняв их предложения, партия их же и заклеймила.

Выступление Троцкого и его союзников было во многом навеяно последними статьями Ленина, особенно их антибюрократическими и антисталинскими фрагментами. Несмотря на свою болезнь, Ленин интересовался происходящим, тем более, что в середине 1923 г. ему стало немного лучше, а в октябре он даже посетил Москву. 19–20 января Крупская прочитала Ленину резолюции партконференции с разгромными характеристиками выступления Троцкого. 21 января Ленину внезапно стало значительно хуже. Нового удара он не перенес и вечером скончался. Исчезло последнее серьезное препятствие на пути сталинского нового курса.

Без Ленина

Руководство партии стремилось извлечь все возможные выгоды из смерти Ленина. Его тело было помещено в мавзолей на вечное хранение. Оно стало предметом фактически религиозного поклонения. Был объявлен ленинский призыв в партию. С нарушением обычных правил приема в нее набирались сотни тысяч новых членов. Если Ленин считал чрезмерной численность в 300–400 тыс. человек, то к концу 1925 г. эта численность превысила миллион. В партию пришла огромная масса людей политически неопытных, мечтающих об административной карьере, которой помогал партбилет. Новобранцы становились опорой бюрократической фракции. Они не знали старых вождей и боялись вникать в суть партийных дискуссий. Четверть членов партии были неграмотными, и только менее процента — имели хотя бы незаконченное высшее образование. Политические вопросы основной массе партийцев нужно было разъяснять «на пальцах», и Сталин умел это делать гораздо лучше, чем Троцкий.

Троцкий отсутствовал на похоронах Ленина. Для лечения он выехал в Сочи. Когда весть о смерти Ленина достигла его, Сталин сообщил Троцкому, что на похороны он все равно не успевает. Позднее Троцкий обвинил Сталина в обмане — похороны прошли не так быстро, и Троцкий мог успеть. Зато теперь его можно было обвинить в пренебрежительном отношении к памяти Ленина. Одной из обвинительниц станет жена Ленина Н. Крупская. Но сразу после смерти Ленина она направила Троцкому телеграмму, в которой подчеркивала близкие отношения двух революционеров.