Вожди и заговорщики

В октябре Троцкому и Зиновьеву удалось оказаться на официальной трибуне в Ленинграде. Увидев опальных вождей революции на трибуне, толпа ринулась к ним, выкликая имена Троцкого и Зиновьева, на которые уже пала харизма страдальчества.

«Энтузиазм, с которым встречались наши товарищи, был похож на энтузиазм рабочих Ленинграда в 17–м году, когда на трибуне появлялся Ленин»[310] — рассказывал наблюдавший события сторонник оппозиции. Колонны заводов выкрикивали лозунги: «Да здравствуют истинные вожди революции!» такое вряд ли могло быть случайностью — на ленинградских заводах сохранялся сильный актив оппозиции, который подготовил рабочих к тому, что они увидят «самих» Троцкого и Зиновьева. Руководитель ленинградской партийной организации Киров оказался в глупом положении и, чтобы как — то сгладить ситуацию, перешел на трибуну с Троцким и Зиновьевым, но потом, осознав возможные последствия такого «блока» для себя лично, ретировался.

В Москве оппозиции удалось организовать массовое собрание (около 2 тыс. чел.) в Высшем техническом училище. Пока активисты оппозиции сдерживали натиск охранников администрации, Троцкий и Каменев излагали свои взгляды.

Демонстрация в Ленинграде была последней каплей, которая переполнила терпение. Сталин понял, что дальнейшее затягивание раскола приносит ему одни минусы. 21–23 октября 1927 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) снова обсуждал персональные дела Троцкого и Зиновьева. На этот раз им практически не давали говорить, а в Троцкого кидали попавшимися под руку предметами — книгами, стаканом. Троцкий считал такое поведение хулиганством. Подобное поведение большевиков, скажем, на Учредительном собрании 1918 г., Троцкий хулиганством не считал. Все зависит от «классовой линии». Пленум осудил линию оппозиции и исключил Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. «Это поставило их в положение простых граждан, на которых полностью распространяются законы о Соловках, Сибири и высшей мере наказания»[311] — комментировал чехословацкий дипломат Й. Гирса. 22 октября, сразу после исключения вождей оппозиции из ЦК, остальные оппозиционные члены ЦК и ЦКК заявили: «Это есть прямая попытка поставить XV съезд перед актом раскола». Они обещали и дальше вместе с исключенными товарищами отстаивать дело ленинской партии «против оппортунистов, против раскольников, против могильщиков революции»

[312]. «Могильщики» — слово, так больно задевшее Сталина в прошлом году. Что же, Сталин уже принял политическое решение раздавить оппозицию, как в свое время раздавили меньшевиков — тюрьмами и ссылками.

Между тем на собраниях оппозиции побывали десятки тысяч людей. В ходе дискуссии за оппозицию открыто проголосовало 4120 коммунистов, что не так мало, если учесть фальсификации при голосованиях и начавшиеся чистки государственных и партийных органов от оппозиционеров. А сколько сочувствовали Троцкому негласно? В. Фейгин сообщал С. Орджоникидзе о таком тревожном для сталинистов факте: на собрании московского комсомольского актива выступление оппозиционера Тер — Ваганяна было освистано присутствующими. По окончании собрания демонстрировали документальный фильм. В кадре появился Троцкий. «Раздались бурные аплодисменты. Потом он появляется в Брест — Литовске, потом на фронте под Казанью и т. д. Все время встречали его бурными аплодисментами… Теру выступать не дали, а Троцкого на картине (в темноте) приветствовали»[313]

.

Когда Сталин станет проводить в жизнь некоторые из партийных лозунгов, симпатизировавшая Троцкому часть партийной массы его поддержит. Но доверия к Сталину, расправившемуся с оппозицией репрессивными мерами, у этих партийцев не будет. И сами оппозиционеры готовы применить насилие против своих врагов. Протестуя против арестов оппозиционеров, Троцкий утверждал: «Насилие могло играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике»[314].

Ободренные своим успехом на рабочих собраниях и коммунистических митингах, оппозиционеры решили уже организованно выступить на демонстрации 7 ноября 1927 г.

«Участие в оппозиционной демонстрации с несколькими плакатами вызывалось необходимостью противопоставить правду об оппозиции той клевете, при помощи которой отравляются как партийцы, так и беспартийные»[315], — объясняли оппозиционеры свое возвращение к тактике оппозиционной интеллигенции времен борьбы с царизмом. Упоминание беспартийных было сознательным — левые уже не связывали себя рамками партийной дисциплины.