Вожди и заговорщики

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против «правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их нужно кем — то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин 11 июля встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что «разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с Вами»[370]

. Он считал, что в условиях возникшего равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже «изменили» ему.

Бухарин обвинял Сталина в том, что он — «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи («до врешь и лжешь»).

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался, что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный коммунистический лидер произвел «впечатление скорее обреченности»[371]

. Обращение Бухарина к Каменеву уже было жестом отчаяния, так как по своим взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования дадут результаты — в 30–е гг.

Запись разговора Каменев послал Зиновьеву, но через секретаря Каменева Швальбе она в октябре попала к Троцкому. Троцкисты сделали из сенсационного материала листовку и стали ждать удобного момента для ее опубликования. Эта бомба могла взорвать любое соглашение между Сталиным и Бухариным, так как содержала все самое обидное, что мог сказать Бухарин о Сталине и его союзниках.

В условиях «полевения» Сталина вожди оппозиции, причем уже не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и Пятаков, были готовы к примирению с ним. 15 июня 1929 г. Преображенский писал, что оппозиция — это «организация, смысл существования которой утерян… армия после войны, которая не желает распускаться»[372]. После того, как партия по сути приняла троцкистскую экономическую программу, оппозиционеры думали вернуться в партию торжественно, с развернутыми знаменами. Но нет, Сталину не нужна была «союзная армия» в партии. Он был готов принять троцкистов назад в партию только через покаяние (как все понимали, весьма неискреннее). Лишь бы они не претендовали на авторство новой политики и, следовательно, — высшую власть. В июне 1928 г. начали принимать в партию зиновьевцев, которые, впрочем, продолжали «просить совета» у Зиновьева. 16 ноября 1928 г. Каменеву разрешили напечатать статью о реконструкции промышленности в «Правде». А зимой, когда в борьбе между Сталиным и Бухариным наметилось затишье, увидела свет листовка с бухаринскими откровениями. За это Сталин мог сказать оппозиции только спасибо. Оппозиционеров восстанавливали в партии, возвращали в Москву. Каменев был восстановлен в июне и затем назначен начальником Научно — технического управления ВСНХ. Зиновьев, восстановленный в партии, стал ректором Казанского университета, а затем введен в редакцию теоретического органа ВКП(б) «Большевик», сотрудничал в «Правде». Пятаков стал заместителем председателя, а с 1929 г. — председателем Госбанка. Преображенский, Радек и Смилга готовили «разрыв с троцкизмом», о котором объявили 10 июля 1929 г. И. Смирнов и его сторонники сначала попытались отделаться заявлением об общности взглядов с нынешним руководством. Не прошло, пришлось переписывать заявление несколько раз в духе покаяния, и только в октябре оно было признано приемлемым Политбюро. Стали возвращать раскаявшихся троцкистов из ссылок, предоставлять им работу в соответствии с квалификацией. Радек говорил одному троцкисту, вернувшись из ссылки в ноябре 1929 г.: «В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение вынуждает нас во что бы то ни стало вернуться в партию… С Троцким мы совершенно порвали»[373]. Не желавший каяться Троцкий в этих условиях становился лишней фигурой — 10 февраля 1929 г. его выслали из СССР. А бывшие троцкисты стали верхушкой слоя спецов. Но только те, кто покаялся. Остальных продолжают арестовывать.