Вожди и заговорщики

От Бухарина потребовали объяснений. 30 января 1929 г. он зачитал на заседании ЦКК свое заявление, в котором назвал запись Каменева с комментариями троцкистов „гнусной и провокационной прокламацией“. Однако ему пришлось признать не только сам факт встречи, но и подлинность зафиксированных Каменевым слов. Бухарин утверждал, что эти фразы вырваны из контекста, и поэтому их смысл искажен. Он признал встречу с Каменевым ошибкой и отверг обвинения во фракционной деятельности: „У меня нет разногласий с парией, т. е. с ее коллективной мыслью и волей, выраженных в официальных партийных резолюциях“[411]. Такие же заявления в свое время делали и левые оппозиционеры. Но в устах Бухарина эта фраза была опасней. Ведь он был одним из авторов постановлений XV съезда и пленумов ЦК. Поэтому Бухарин мог толковать их ничем не хуже, чем Сталин.

Бухарин перешел в контрнаступление, в свою очередь обвиняя Сталина в дезорганизации работы подведомственных правым организаций: „Картина яркая: в Правде — два политкома, в ВЦСПС — двоецентрие, в Коминтерне — предварительная политическая дискредитация… Документ — вернее, его рассылка и т. д. — уничтожает все и всяческие сомнения и колебания. В то же время трудности, стоящие перед страной, настолько велики, что прямым преступлением является трата времени и сил на внутреннюю верхушечную борьбу. Никто не загонит меня на путь фракционной борьбы, какие бы усилия ни прилагались к этому“[412].

Однако обсуждение документа Каменева и заявления Бухарина складывалось не в пользу правых. Многие лидеры партии были чисто по — человечески обижены. Так, Орджоникидзе, прочитав в документе слова о себе, говорил: „Как неприлично, как некрасиво лгать на товарищей“.[413]

Для изучения троцкистской прокламации была создана комиссия ЦКК, в которую включили и Бухарина. Но на заседание комиссии его не позвали, а предложили внести свои поправки в подготовленный Сталиным проект решения по этому делу. Встреча Бухарина и Каменева была названа „фракционными переговорами“, что считалось большим прегрешением перед партией. Бухарин не соглашался с этим, тем более, что „проект резолюции неоднократно ставит рядом т. Сталина и партию как равновеликие величины, или же прямо заменяет тов. Сталина Центральным Комитетом, а ЦК — тов. Сталиным. На этом „смешении“ строится обвинение тов. Бухарина в нападении на ЦК“[414], — говорилось в обращении Бухарина, Рыкова и Томского 9 февраля. Действительно, Бухарин критикует Сталина, а не Политбюро и ЦК, решения которых вырабатывались при их участии.

В заявлении 9 февраля трое правых членов Политбюро не ограничились защитой Бухарина, а критиковали Сталина за то, что он „протаскивает лозунг дани“, что приведет к новым трудностям в заготовках хлеба. Выступая против отсечения несогласных с большинством от руководства, трое правых призывали к примирению.

Резолюция ЦКК осудила поведение Бухарина „как акт фракционный“ и „противоречащий к тому же элементарным требованиям добросовестности и простой порядочности“. Резолюция утверждала, что „т. Бухарин сползает на позицию т. Фрумкина“, то есть становится правым оппортунистом. Призывы Бухарина к внутрипартийной демократии неотличимы от программы Троцкого, а протесты против контроля за работой правых со стороны ЦК ведут к превращению партии в „бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество „Правда“, княжество ВЦСПС, княжество секретариат ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ и т. д. и т. п. Это означало бы распад единой партии и торжество „партийного феодализма““[415]

.

Со времен грузинского дела 1922 г. и сплоченного выступления ленинградской организации в 1925 г. Сталин не забывал об опасности формирования в партии кланов, автономных от руководящего центра. Тревожила его и реакция общества на разоблачение Бухарина. Его идеи, даже в искаженном пересказе, могли вызвать массовое сочувствие. Резолюция ЦКК осталась секретной. Но в своих публичных выступлениях лидеры большинства уже довольно грубо „проходились“ по Бухарину. Прочитав речь Ворошилова в Ленинграде, Сталин писал ему, добродушно пародируя это выступление: „Мировой вождь, едри его мать. Читал твой доклад — попало всем, мать их туда… Хороший, принципиальный доклад. Всем гуверам, чемберленам и бухариным попало по заднице“[416].