И в этот момент он вдруг почувствовал, как чья-то невидимая рука сзади заботливо подталкивает его под одно место и направляет к двери. — Вот ты и попался, негодяй, — подумал бывший спецназовец, и, применив отработанный приём, нанёс сокрушительный удар по невидимому противнику. Но его кулак, как и следовало было ожидать, проваливается в темную пустоту. Понимая, что дело здесь явно нечистое, мужчина поспешил снова направиться к двери. И только он, было, вновь согнулся поискать ступеньки, как в то же мгновение невидимый, но всёвидящий в темноте противник, так врезал действующему охраннику всё по тому же месту, за которое только что заботливо подталкивал последнего к входной двери, что напуганный гость, не снимая штанов, сделал-таки то, ради чего вставал ночью.
Таким несчастным и посрамлённым он и предстал перед молодой женой. И едва дождавшись рассвета, ушёл на электричку, чтобы никогда больше в этом доме не появиться. Правда, в те дни его молодая жена ещё не молилась.
С того неприветливого приёма и началась история «нехорошего» дома. Когда-то, уже, будучи совсем ветхим, он достался их дедушке. Я не застал его в живых, но, как мне о нём рассказывали, был он человеком необыкновенно настойчивым и трудолюбивым. Вернувшись с войны, вчерашний солдат за бесценок приобрёл ветхое строение. Благодаря его усилиям бывшая развалюха превратилась в добротный пятистенок, который оставаясь в хороших руках, простоит ещё не один десяток лет. Понятно, что тот, кто так негостеприимно отнёсся к новому члену семьи, не мог не симпатизировать домовитому старику. А когда пришло время, и хозяин стал совсем уже немощным, даже жалел его. Перед самой дедушкиной кончиной он гладил ветерана по голове, и тот рассказывал, что будто слышал, как кто-то сочувственно вздыхал у него над ухом.
После кончины старика его внучка, уже со своей маленькой дочкой, приехали погостить на лето в деревенский дом. Молодая женщина к тому времени уже стала прихожанкой одного из московских храмов. Вернувшись домой, она единственная из всей семьи читала Псалтирь по усопшему. Вот во время молитвы всё это и началось. Молится человек перед иконами, а иконы висят в углу, где раньше стоял дедов диван. В соседней комнате через стенку, примыкая к тому же углу, у родителей располагается холодильник. Женщина, которая и молиться-то начала совсем недавно, открывает книгу, накладывает на себя крестное знамение, и видит, как на её глазах одновременно вспыхивают все иконы. И это белым днём. Вдруг крик из соседней комнаты: — Ой! Горим! Вбегает в комнату, а там пылает электрошнур от холодильника.
К тому дню, когда я пришёл освящать «нехороший» дом, пожары в нём уже больше не случались, зато во время молитвы дедушкина внучка стала слышать сильные удары в подоконник и цокот копыт сверху по потолку, словно на чердаке поселилась стадо коз или овец. А ещё маленькая девочка двух с половиной лет часто днём вдруг ни с того, ни с сего могла своим маленьким пальчиком указать в пространство дома, и, улыбаясь, произнести: — Деда.
Освящая дом, я прошёл по всем комнатам, потом вышел и окропил двор и огород. Подумалось: — Неплохо было бы покропить и на чердаке, — но, оценив высоту приставной лестницы, и представив себе, как полезу по ней на чердак в подряснике, епитрахили, да ещё и с кадилом в руке, решил воздержаться.
В ночь по освящению молодой женщине и её маме приснился один и тот же сон. Они видели покойного дедушку, который вместе с каким-то маленьким неказистым старикашкой ходят вокруг дома, а попасть в него никак не могут. — Что вы наделали?! — сердится дедушка, — почему меня прогнали? Это мой дом! Правда, это был последний раз, когда он дал о себе знать, вскоре дедушка пропал насовсем, и маленькая девочка его больше не видела. Зато овцы с козами продолжали нагло разгуливать по потолку и пугать членов семьи.
Снова мне пришлось возвращаться в «нехороший» дом, и, подвязав к поясу подрясник с епитрахилью, лезть по приставной лестнице на высоченный чердак. Добравшись до смотрового окошка и заглянув в пространство чердака, я ожидал увидеть всё, что угодно, хоть коз, хоть овец. Но кроме густого слоя опилок на чердаке, разумеется, не было ничего. Окропив пространство под крышей, в опилках и паутине мне повезло невредимым спуститься на твёрдую землю.
Иногда подумаешь про себя, другие мужики делом занимаются, машинами там управляют, паровозы водят, а я по грязным чердакам кадилом овец гоняю, а с другой стороны, и тот же машинист, как и водитель автобуса, возвращаются домой после тяжёлого трудового дня. Уставшие, они ложатся спать, чтобы утром снова вставать и идти делать своё нелёгкое дело, и никакие там козы, а тем более овцы, не имеют никакого права бегать у них по головам. Вот ради того, чтобы дать им спокойно поспать, я подвязываю к поясу полы подрясника, и, удерживая в одной руке кадило со святой водой, а другой хватаясь за перекладины, упорно взбираюсь по лестнице вверх.
Поклон