Возлюбивший войну

– Дружок! – Один из старых англичан похлопал Мерроу по плечу. – А на аэродромах у янки нет кружков, где бы их учили настоящему английскому, как его называют – королевскому языку?

Мерроу понял смысл вопроса, и я увидел, как она начал краснеть.

– Да ваш король заика! – наконец ответил он.

– Ага, – милостиво согласился англичанин и кивнул с таким счастливым видом, словно заикание было ниспосланным свыше даром.

– Пошли-ка отсюда, – предложил мне Мерроу. – Слишком уж здешняя дрянь отдает мочой.

– Ага, – снова согласился англичанин.

– Послушай, болван, – заговорил Мерроу, поворачиваясь к нему вместе со стулом, – уж не думаешь ли ты, что мог бы сидеть здесь и наслаждаться, если бы американцы не приехали воевать за вас?

– Наслаждаться? Я?

– Ты бы сейчас лизал зад какому-нибудь нацисту.

– Никогда! – сказал старик и даже приподнялся на стуле, не в силах сдержать смех, вызванный столь нелепыми мыслями молодого американца.

Внезапно за стулом Мерроу оказались трое рядовых из королевских ВВС. Заметив их уголком глаза и повернувшись ко мне, Мерроу сказал:

– До чего же бессмысленны эти ночные рейды[21]

. Какого черта они достигают ими? Разве что мирных жителей убивают. – Он отпил глоток из стакана. – Ну, если в этом и заключается цель войны, тогда…

Один из английских солдат ухватился за спинку стула Мерроу и с такой силой тряхнул его, что заставил Мерроу вскочить. Я тоже поднялся. Мерроу стоял, вызывающе выставив подбородок.

– Эй! – крикнул англичанам тот же старик.

– Паршивый нахал, – сказал военный Мерроу.

– Будет, будет! – остановил его старик. – Давайте беседовать по-приятельски.

Английские солдаты отвернулись от Мерроу и направились к стойке.

– Будь они прокляты, эти дерьмовые лайми, – проговорил Мерроу, обращаясь якобы ко мне, но достаточно громко, чтобы могли слышать присутствующие. – Пошли, Боумен.

Никто из англичан даже не обернулся.

Уже в дверях я слышал, как старик заметил своим приятелям:

– Тоскует по дому, бедняга!

Подойдя к стоянке, мы обнаружили, что велосипед Базза исчез.

Мерроу словно забыл, что и сам-то стащил его, и во всю глотку проклинал подлых англичан, этих проклятых лайми, укравших американский велосипед. «Банда воров!» – орал он, разъяренный.

Он порывался вернуться в таверну и затеять драку с тремя ребятами из королевских ВВС, но мне удалось уговорить его, я не верил, что велосипед украли англичане, – они по-прежнему сидели у стойки бара.

Мы то подвозили друг друга, по очереди усаживаясь на велосипед, то вели его за руль, но так как оба основательно загрузились пивом, машина петляла по дороге, и мы часто падали. Наконец нам попался запряженный лошадью фургон торговца рыбой и жареной картошкой; мы поели того и другого и уговорили торговца, тощего хитреца с плотно укутанной шарфом шеей доставить нас на базу, предложив два фунта, то есть больше, чем он выручил бы за несколько дней торговли: мы погрузили велосипед в повозку и втроем поехали под перестук копыт серой клячи. Нас окутывал резкий запах растопленного нутряного жира. Ветер разогнал набухшие влагой тучи, и над орошенной, сверкающей мириадами дождевых капель землей раскинулось небо цвета зеленых яблок.

22

В среду девятого июня мы поехали в Кембридж и снова слушали на берегах Кема студенческие мадригалы, а я лежал в окружении других слушателей на траве под огромными деревьями рядом с Дэфни, до краев наполненный в этот теплый день желанием.

В паузе между номерами какой-то янки рядом с нами сообщил своему дружку, что концерт входит в программу ежегодных торжеств, называемых «Майской неделей», хотя отмечалась она в июне.

– Ну и обалдуи же эти лайми, – отозвался его дружок.

Я видел, как вспыхнула Дэфни.

После концерта Мерроу и другие куда-то исчезли, а мы с Дэфни наняли плоскодонку и около часа медленно плыли вниз по реке мимо чудесной королевской церкви, гостиницы «Геррет», мостов «Тринити» и Сент-Джона, и именно за это время благодаря Дэфни у меня возникли некоторые мысли – предвестники кризиса, который наступил в конце июля.