Возлюбленная

Но ты все это знаешь, потому что ты умненькая, как все говорили. Когда я добралась сюда, ты уже ползала, пыталась вставать на ножки и взбираться по лестнице. Бэби Сагз тогда покрасила ступеньки в белый цвет, чтобы ты могла видеть весь свой путь наверх, в полутьму, туда, куда не доставал свет лампы. Господи, как же ты любила эту лестницу!

Да, я была близка, очень близка к тому, чтобы стать такой же, как те девушки, что приходили на бойню по субботам. Тем более у меня был опыт – в мастерской у резчика. Так что до бойни по субботам было рукой подать. Когда я втащила тот розовый камень на холм и положила туда, где ему и положено было лежать, мне и самой захотелось лечь в землю рядом с тобой, положить твою головку себе на плечо и попытаться тебя согреть. И я, наверно, сделала бы это, если б не была так нужна Баглеру, Ховарду и Денвер, ибо душа моя тогда была бесприютна и не знала покоя. Но я не могла лечь с тобой, как бы сильно я этого ни хотела. Тогда, в те времена, я нигде не могла бы лежать спокойно. Теперь могу. Теперь, слава Богу, я могу спать как мертвая. Она ко мне вернулась, моя дочь! И она – моя.

* * *

Возлюбленная – моя сестра. Я глотала ее кровь вместе с материнским молоком. А первое, что я услышала после долгой глухоты, – это как она карабкается по лестнице и падает. Она была моей тайной подругой, пока не явился этот Поль Ди, который вышвырнул ее из нашего дома. Она была моей подругой, сколько я себя помню, и это она помогала мне ждать отца. Мы с ней вместе ждали его. Я очень люблю мать, но знаю, что она убила одну из своих дочерей. И пусть она ко мне очень добра, я все-таки ее боюсь. Ей не удалось тогда убить моих братьев, и они это знали. Они рассказывали мне «ведьминские» истории, ужасно страшные, и показывали, как нужно убивать, если мне когда-нибудь это понадобится. Может быть, потому, что они были на волосок от смерти, они и решили пойти на Войну. Во всяком случае, говорили мне, что туда собираются. Только, по-моему, они предпочли бы болтаться где-нибудь поблизости и убивать мужчин, а не женщин. А в нашей матери точно есть что-то такое – сразу ясно, что она способна своих детей убить. Вот я и боюсь, что раз когда-то моя мать смогла убить мою сестру, то это может повториться. Я не знаю, что ее заставило или кто, но, должно быть, что-то очень страшное, и оно еще существует и может заставить ее снова так поступить. Мне нужно было узнать, что так подействовало на нее, но я не хочу. Что бы это ни было, оно приходит в наш дом и в наш двор снаружи, издалека, и может явиться, когда только захочет. Вот я и стараюсь не покидать свой дом и всегда внимательно слежу за двором, чтобы это не смогло случиться опять и моя мать не должна была снова убить – теперь меня. С тех пор как я ходила учиться к Леди Джонс, я больше из нашего дома одна не выходила. Никогда. В остальных случаях – их всего было два – я была с мамой. Один раз мы ходили проведать бабушку Бэби, похороненную рядом с моей сестрой Бел. А во второй раз мы ходили вместе с Полем Ди на карнавал, и, когда возвращались, я еще подумала: теперь наш дом так и останется пустым, раз он прогнал оттуда маленькое привидение. Но нет. Когда я подошла к дому, Бел была уже там. Ждала меня, усталая после долгого пути назад. Готовая принять чью-то заботу о себе; готовая к тому, чтобы я ее защищала. И теперь мне приходится держать мать подальше от нее. Это трудно, но я должна. Все заботы на мне. Я помню: я уже видела мать в каком-то темном месте; там все время что-то скреблось и царапалось. И платье ее так противно пахло. Мы с ней были там вместе, и что-то маленькое все время следило за нами из углов. И порой касалось нас. Да, иногда они нас касались. Я довольно долго не вспоминала об этом, пока меня не заставил вспомнить Нельсон Лорд. Я спросила мать, правда ли это, но услышать, что она ответила, уже не смогла; и стало невозможно ходить в школу к Леди Джонс, ведь я совсем ничего больше не слышала. Наступила полная тишина. И я научилась читать по губам и по выражению лиц угадывать, о чем люди думают, так что мне даже и не нужно было слышать, что они говорят. Вот как получилось, что мы с Возлюбленной смогли играть вместе. Мы не говорили. Играли. На веранде. У ручья. В зеленой комнатке. Все заботы теперь на мне, но она может на меня рассчитывать. Я тогда решила, что она хочет убить маму – на Поляне. В отместку. Но она только поцеловала маму в шею, и мне потом пришлось предупреждать ее: не люби нашу мать слишком сильно. Не люби! Может быть, то страшное еще сидит в ней – то, почему она смогла поднять руку на собственных детей. Я должна была сказать ей об этом. Должна была защитить ее.