Возлюбленная горца

Когда таинственный недуг за несколько дней свел в могилу его жену, Малколм скорбел о кончине матери своего ребенка, но не о женщине, с которой был вынужден делить кров, стол и ложе.

Маргарет была слишком навязчивой и требовательной; чуть что не по ней – сразу в слезы. Малколм ужасно устал от ее жалоб, но нельзя сказать, что жена отбила у него интерес к другим женщинам. В его постели нередко бывали и соскучившиеся по мужской ласке вдовы, и девицы легкого поведения. Однако жизнь с Маргарет убедила Малколма в том, что брак – совсем не то, к чему стоило стремиться. При этом он понимал, что Лилея нуждалась в материнской заботе. И его дочь заслуживала того, чтобы о ней заботилась женщина, достойная во всех отношения. Так почему бы не рассмотреть кандидатуру Давины? Лилея сразу к ней привязалась. Кроме того, сейчас, когда угроза со стороны Англии фактически не ощущалась, в браке по политическим соображениям не было нужды. Он уже исполнил свой долг, женившись на Маргарет Дуглас, и с рождением Лилеи союз между самыми сильными кланами в Шотландском нагорье укрепился кровными узами.

Да, пожалуй, насчет Давины стоило хорошенько подумать. Он ведь обещал Лилее новую маму, не так ли? А любой Маккена всегда держит слово.

Поднос Давины был полон жареного мяса и овощей, но она почти ничего не ела. Зато часто прикладывалась к бокалу с пряным вином – вкусное и ароматное, оно приятно согревало и поднимало настроение.

Только сейчас, впервые с тех пор, как она выехала за ворота замка Армстронгов, Давина позволила себе расслабиться, и на душе у нее сразу стало спокойнее. И еще, как ни странно, в окружении множества людей она не ощущала тревоги – напротив, чувствовала себя более защищенной.

Вино и эль за столами лились рекой, и постоянно раздавался веселый смех. Здесь, в замке Маккены, люди улыбались и смеялись куда охотнее, чем дома. А слуги, разносившие еду и напитки, улыбались так же часто, как и те, кому они служили.

И еще ей нравилось, что здесь на нее никто не смотрел как на душевнобольную, от которой можно ожидать чего угодно. Дома Давина часто отказывалась от трапезы вместе со всеми вовсе не потому, что боялась хорошо знакомых ей людей, а потому, что не хотела своим присутствием их смущать.

Между тем несколько захмелевших мужчин принялись стучать кружками по столам, требуя еще эля. Молодая служанка понесла им напитки – несла по кувшину в каждой руке. Только она поставила кувшины на стол, как один из воинов со шрамом поперек щеки обхватил ее за талию, усадил к себе на колени и смачно поцеловал в губы.

Давина вся сжалась от страха, живо представив, каково сейчас бедной служанке. Но вскоре выяснилось, что переживала она зря. Девушка выглядела вполне довольной и, продолжая сидеть на коленях у целовавшего ее мужчины, смеялась вместе с остальными, сидевшими за столом. У Давины отлегло от сердца, и она с облегчением вздохнула.

– Мой муж требует от каждого члена клана уважительного отношения друг к другу, и он не делает различий между воином и горничной, – с улыбкой заметила леди Айлен.

Давина тоже улыбнулась и искоса взглянула на лэрда Маккену. Ей все же не верилось, что вождь клана стал бы слушать жалобы служанки, которой, видите ли, не понравилось, что один из воинов лэрда положил на нее глаз.

Очевидно, почувствовав на себе взгляд гостьи, лэрд Маккена повернулся к ней, добродушно осклабился и тут же отвернулся, продолжив разговор с сидевшим рядом священником. Давина виновато опустила глаза, решив, что не имела права судить о человеке лишь по внешнему виду.

Слуги продолжали приносить все новые и новые блюда, а трубадур исполнял уже третью песню. За песней последовала баллада о прекрасной деве и храбром воине. Получив от вождя клана звонкую монету за свои труды, трубадур уступил место жонглерам, которые, подбрасывая и ловя различные предметы, умудрялись при этом еще и подпрыгивать.

Жонглеры закончили выступление под одобрительные крики зрителей. Аплодируя с энтузиазмом, Давина повернулась к Лилее, чтобы поделиться с ней впечатлениями. Но, случайно встретившись взглядом с Малколмом, она тотчас забыла о Лилее.

Старший сын вождя, развалившись на стуле, смотрел на Давину с нескрываемым интересом. Но, как ни странно, столь пристальное внимание не вызвало у нее уже привычных неприятных симптомов – таких, как нервная дрожь или потеющие ладони. Должно быть, так благотворно на нее повлияло вино. Или, возможно, трепетно-нежное отношение сэра Малколма к дочери убедило ее в том, что бояться этого человека не стоило. Как бы то ни было, Давина не могла не заметить случившейся с ней перемены, и эта перемена дарила надежду…

– Я очень рад, что вы здесь, – произнес Малколм и, взяв девушку за руку, провел большим пальцем по ее ладони.

Давина едва не вскрикнула – от недавней безмятежности не осталось и следа; ей тотчас же захотелось высвободить руку, выбежать из зала и запереться у себя в комнате. Но она, победив свой страх, пробормотала: