– Идем! – просительно заорал некто рослый с широкими краснопупырчатыми щеками. – Давай, ладно?
– Кричит, – сказал сосед Геннадию Васильевичу. – А на самом деле тихий пацан. Да?
Краснопупырчатый хмыкнул, условно замахнулся на соседа, который в свою очередь понарошку применил какой-то борцовский прием, отчего оба они хохоча повалились в изножье анциферовской постели.
– Самбист-самоучка, – тужился сосед, силясь подломить краснопупырчатого перехватом под локти. – Мы таких самбистов имели…
–
Состязание окончилось вничью, и борцы принялись перекидываться спичечными коробками; вскоре их содержимое вывалилось на одеяло Геннадия Васильевича.
– Вы его извините, он у нас немножко
– Так что, – спросил Геннадий Васильевич. – Как идет?
– Кончил дело – гуляй смело.
–
– Сегодня вечером еще будете здесь?
– Не дай бог! Все мероприятия с моей стороны проведены и, – подначил сосед краснопупырчатого взглядом, – переданы Саше. Теперь Саша за них отвечает. За упаковочку, за перевозочку, за доставочку. Саша! Что ты молчишь, как я не знаю что… Саша!
–
Сосед внезапно подпрыгнул – и вскочил краснопупырчатому на плечи.
– Кто спешит, тот пусть меня везет! – охватив ногами бока краснопупырчатого, он прогнулся и открыл двери. –
– Слезь, но быстро! – слышно было, что краснопупырчатый не злится, но стесняется. –
Стебанутые
Спать на земле, пусть и с травою, он – всю жизнь городской – не умел: подпирало его мелкими комками, покалывало сухим и островатым; раздавился некий сочный росток – и ткань робы, на лопатках, в локтях, увлажнилась. Он перелег, но тогда защекотала его невидимая живность. Озлясь, он крутнулся всем туловищем, растирая кого-то насмерть. Тонко хрустнуло – и правый бок ему пробило ужалом, мгновенно распространилось в кольцо, кипящее нестерпимым зудом. Он вскочил и затопал по темноте, стремясь отомстить – то ли жужелице, то ли медведке. Топал до тех пор, покуда голову не повело.
Тричетвертная луна в мандорле, заслоненная облаками, светила самой себе.