Возлюбленная террора

— Нравится ли вам так, барышня? — совсем близко наклонившись к ней и дыша перегаром, спросил Аврамов. — Не правда ли, мы умеем обращаться с дамами?

Тиски смыкались все крепче и крепче. Маруся не проронила ни звука.

— Ах ты… — Жданов безобразно выругался. — Ну погоди же! Мы тебя на ночь казакам отдадим!

— Ну, нет, — недобро усмехаясь, сказал Аврамов. — Сначала мы, потом казакам…

Он сгреб Марусю в охапку и грубо прижал к себе:

— Кричи!

Она молчала.

Тогда Аврамов со всего размаха ударил ее по голове. Левый Марусин глаз уже после побоев на вокзале совершенно заплыл, часть лица представляла собой сплошное кровавое месиво. Удар Аврамова пришелся как раз на эту часть.

От нестерпимой боли Маруся дернулась и снова потеряла сознание.

В публичную библиотеку Аврамов и Жданов явились в сопровождении полусотни казаков. Вот как описывала газета «Русь» их действия в библиотеке.

«Войдя в первую комнату, где было порядочно народа, пришедшего менять книги (тут были учащиеся, горничные, дворники, все те, кто обычно приходит за книгами), Аврамов зычным голосом крикнул: «Оставаться на местах, иначе стрелять буду!..» Казаков выстроил в шеренгу и приказал навести ружья.

Такие предосторожности он принял там, где половина была женщины, и все до одного невооруженные. Такая сила понадобилась ему там, где никто не хотел оказывать никакого сопротивления, где люди собрались не для битв, а для просветительных мирных целей.

Приняв все необходимые военные меры против столь опасного противника, Аврамов храбро приступил к обыску.

Аврамов принял на себя более приятную роль, как он сам выразился вслух при всех присутствовавших, обыскивать барышень.

Эти обыски он производил так бесцеремонно, позволял себе водить рукой по нескольку раз по таким местам, где обыкновенно ничего не хранится, да и не может храниться, так что одна из барышень не выдержала столь бессовестного и наглого отношения и крикнула резко:

— Я не позволю вам так обращаться со мной. Можете убить, если хотите, но этих вещей я не позволю вам делать!

— Ах, mademoiselle, помилуйте! — ведь это так приятно! — фамильярным тоном ответил любезный Аврамов и продолжал ее обыскивать тем же приемом.

— Если вам приятно, то мне противно! Слышите! Оставьте, я вам говорю! — в страшном негодовании воскликнула девушка.

Тут тон офицера сразу переменился, и резким, грубым голосом он крикнул:

— Молчать, сударыня! Ни слова!..

И воцарилось гробовое молчание. Только нервно подергивалось лицо бедной девушки, все залитое красным румянцем; слезы стыда и оскорбления еле удерживались на ее прелестных глазах. Она растерянно смотрела на окружающих; она не понимала, за что он оскорбил ее? Почему он так нагло осквернил ее целомудрие и чистоту? Неужели только потому, что она бессильна и слаба, а у

него 25 свирепых казаков, вооруженных ружьями, нагайками, готовых броситься по первому мановению его руки…

Из тяжелого раздумья вывел ее резкий, грубый голос Аврамова: «Ты жид?» Этот вопрос относился к мальчугану лет 17-ти, стоявшему неподалеку от барышни. Тот ответил: «Я еврей».

— А, ты еврей! а не жид… очень приятно познакомиться с вами, господин иерусалимский дворянин! — и при этих словах хлесткие удары по лицу посыпались на бедного еврея.

Он молчал, еле удерживаясь от крика вследствие сильной физической боли; бил он его действительно сильно и как-то умело и ловко, так что скоро лицо окровянилось и брызги крови попали на окружающих. Одна из таких капель попала на руку одной молоденькой барышне. Она в ужасе вскрикнула:

— У меня на руке кровь!.. Что вы делаете? Изверг!

Аврамов быстро повернулся, увидал красивое, пухленькое личико с протянутой вперед хорошенькой рукой, сразу весь переменился, улыбнулся, вынул из кармана платок и со словами: «Ах! pardon, mademoiselle! какая с моей стороны неосторожность!..» — вытер ей с руки каплю крови. Она с чувством омерзения выдернула свою руку, когда тот задержал ее в своей руке.

Затем Аврамов моментально вновь переменился, повернулся к своей прежней жертве, к мальчугану-еврею. Заметив на его лице капли слез, которые тот не смог сдержать, несмотря на то, что прилагал все усилия к тому, Аврамов со свирепым лицом вновь размахнулся и начал наносить ему сплеча удары по лицу, приговаривая:

— Вот как… Ты плачешь? Так вот тебе за твои нежности… Получай!.. Еще!.. Не плачь, иеруса, химский дворянин! — и удары сыпались хлестко и часто.

Обыск продолжался. Все понимали, что судьба каждого из них находится в полной зависимости от страшного произвола этого дикого, жестокого человека, который быстро переходит из состояния кровожадного зверя к состоянию умиленного похотливыми побуждениями сладострастника, не могущего равнодушно видеть женское лицо, женскую фигуру. Все понимали это и с ужасом ждали развязки. Она не замедлила явиться.