Возлюбленная террора

Маруся на дрожащих ногах пересекла камеру и рухнула на развороченную постель. Лучше бы ее снова жестоко избили! Все, все кончено! А вдруг суд завтра или послезавтра? Да если даже и через неделю — все равно она не успеет восстановить записи. А если бы и успела — теперь ее речь заранее известна врагам. А говорить в суде то, что заранее известно, бессмысленно. Они уж точно успеют подготовиться и ответить.

Этот случай сказался на ее здоровье — она опять слегла. Приступы кашля, и без того частые, усилились. Началось кровохарканье. Но нет худа без добра — в связи с обострением болезни заключенной было предоставлено дополнительное свидание с родными.

На свидание к Марусе пришла сестра Женя.

На этот раз оно проходило не в камере, а в специально отведенной комнате. Жене разрешили сесть рядом с сестрой, но за руку взять не позволили. На свидании присутствовал жандарм-соглядатай.

Маруся плохо выглядела: красные пятна на щеках, под глазами — громадные темные круги. Женя покачала головой:

— Ну как ты, девочка?

— Как видишь, — Маруся слабо улыбнулась. — Это все ничего. Просто сплю плохо, да вот еще кашель… Слава Богу, недолго осталось.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь. Суд уже скоро, а после… Думаю, что приговор будет вполне определенным.

— Марусенька, ничего нельзя знать заранее.

Маруся пожала плечами:

— Не обманывай себя. В моем случае скорее всего — смерть через повешение.

— Маруся!

— Да нет, ты знаешь, я не боюсь, — в Марусиных глазах зажегся огонь. — Поверишь ли, я жду этого с нетерпением. Мне иногда даже снится, как я буду висеть.

Женя непроизвольно поежилась: при этих словах ей стало как-то жутко. Однако она быстро взяла себя в руки и попробовала возмутиться:

— Какую, однако, чушь ты несешь!

— Нет. Это не чушь. Зачем мне жить? Я свое предназначение уже выполнила. А вот если меня казнят, повесят, то по всей стране прокатится волна протеста. Смерть моя послужит славе революции.

Опять этот страшный фанатичный огонь в ее глазах! Женя покачала головой:

— Ты не права. И жизнь твоя тоже нужна революции. Еще больше нужна. Ты представляешь, сколько ты сможешь сделать, оставшись в живых?

Маруся не ответила лишь опустила голову.

— Девочка моя, — ласково сказала Женя, — тебе еще рано торопиться на тот свет. Ты еще не сделала и половины из того, что можешь сделать, поверь мне.

— Нет, — Маруся горько улыбнулась. — Я уже ничего больше не смогу. Мне просто не хватит здоровья, все оно здесь, в тюрьме осталось. Кому нужен немощный революционер? Спартанцы, кажется, добивали раненых, и правильно делали.

— Маруся! Вот это уж совершеннейшая чушь и глупость! — Подобных слов от сестры Женя просто не ожидала. Как ей только в голову могло такое прийти!

— А здоровье… Здоровье поправится, у тебя молодой сильный организм.

— Знаешь, — голос Маруси упал до шепота, — я бы все равно не смогла жить. После того что со мной сделали… сделал…

Женя поняла, что она имеет в виду Аврамова.

— Но послушай, — тоже шепотом ответила она: — все проходит, все забывается. Пройдет время, и…

— Нет. Если меня помилуют, моя история будет банальным случаем, одним в ряду многих. Я, конечно, могла бы покончить жизнь самоубийством, но это было бы повторением поступка Ветровой.

— Что ты, что ты! И не думай!

— Это было бы повторением поступка Ветровой… — снова сказала Маруся. — А я не хочу повторяться. Я тогда найду свою дорогу.

— Что ты задумала?

— Да так, ничего. Все-таки будем надеяться на смертный приговор.

Это свидание произвело на Женю тягостное впечатление. Похоже, что ее сестра твердо решила умереть — так или иначе. В этой тяге к смерти было что-то ненормальное, болезненное, фанатичное. И слова сестры на Марусю не производят никакого впечатления.

Может быть. мама?… Нет, с мамой нельзя говорить об этом. В прошлый раз Маруся и так ее «утешила»: сказала, что с ее смертью Александра Яковлевна не так уж много потеряет, ведь у нее останется еще трое детей. Бедная мамочка потом долго не могла прийти в себя. Как она плакала: «Женечка, неужели она думает, что я люблю ее меньше вас всех? Ведь для матери каждый ребенок— как палец на руке, какой ни отними, все одно больно!» Нет, с мамой о Марусиных настроениях говорить не стоит.

В конце концов Женя решила переговорить об этом с товарищами. Надо постараться совместными усилиями убедить Марусю не совершать непоправимого. Вот если бы Вольский… Женя, разумеется, знала о нелегальной тюремной почте. Надо ему передать, чтобы он в каждом письме, в каждой записке пытался отговорить Марусю от мыслей о смерти. Может быть, хоть Владимира она послушается…

Суд состоялся 11 марта.

В этот день распогодилось: выдалось настоящее весеннее утро, с капелью, и небо было ярко-синим, как на картине Левитана.

На улицах о г тюрьмы до здания суда было довольно много народа. Ждали, когда повезут Спиридонову. Были в толпе студенты Екатерининского института, гимназисты и гимназистки, рабочие и просто любопытствующие обыватели. Таких, пожалуй, было больше всего.