Возлюбленный мой

К черту сам факт проникновения, главное, где именно оно произошло, не так ли? Маловероятно, что похититель тащил ее через весь дом – ночью по особняку сновали люди – но то, что девушку выкрали в темное время суток, сомнений не вызывало – иначе она бы сгорела дотла.

Нет, подумал он. Они должны были уйти через ее покои.

Заговорил Тормент. – Ничто не взломано, ни внутри, ни снаружи. Нет царапин на полу или пятен на стене, а это значит ...

– Она, возможно, позволила им войти и особенно с ними не боролась?

Дариус вернулся в комнату и взял со столика расческу. В жесткой щетине застряли несколько длинных светлых волос. Не удивительно, ведь оба родителя были блондинами.

Вопрос в том, что заставило достойную девушку покинуть дом своей семьи прямо на рассвете, не оставляя никаких следов ... и не взяв ничего с собой?

На ум приходил только один ответ: мужчина.

Отцы не обязательно знают всё о жизни своих дочерей, не так ли?

Дариус смотрел в ночь, отслеживая прилегающую территорию и растущие на ней деревья... особняк по соседству. Связь... между всем этим и мистическим исчезновением была связь.

Ответ на вопрос, который он искал, крылся где-то здесь. Он только должен собрать воедино все зацепки.

– Куда мы идем?

– Мы должны поговорить со слугами. Наедине.

По большей части, в таких домах, таких как этот, с додженами никогда не разговаривали вне очереди. Но в этот раз обстоятельства были чрезвычайными, и вполне возможно, что жалость и сострадание к бедной девушке переборет сдержанность слуг.

Ведь иногда задняя часть дома знает то, чего не знает его фасад.

Дариус отвернулся и подошел к двери. – А теперь нам надо слегка потеряться.

– Потеряться?

Они вместе вошли в дом, и Дариус внимательно осмотрел коридор. – В самом деле. Нам сюда.

Он выбрал левую сторону, потому что в обратном направлении виднелось множество двойных дверей, которые вели на вторую двухэтажную террасу –  было очевидно, что слуги жили в другой части дома. Они шли вперед, минуя красиво обставленные комнаты, и сердце Дариуса болело так, что было тяжело дышать. Спустя десятилетия, он все еще помнил о своих потерях, падение с высоты когда-то присущего ему положения до сих пор эхом гудело в каждой косточке его тела. О да, его мать – по ней он скучал больше всего. А за этой болью пряталось тоска по той цивилизованной жизни, которой он когда-то жил.