Возмездие Эдварда Финнигана

Это был один из прогулочных теплоходов, что ходит по Стокгольмскому архипелагу. Они там все одинаковые. Гренс отпихнул донесение о Шварце на угол письменного стола, положил перед собой пустой блокнот и позвонил в Ваксхольмское пароходство, обслуживающее все маршруты по стокгольмским шхерам. Громко выругался, услышав электронный голос, предложивший ему набрать добавочный номер, а потом еще один. «Я хочу поговорить с живым человеком!» — крикнул он в трубку и отшвырнул телефон. И остался сидеть с пустым блокнотом и лежащей перед ним трубкой. Чуть погодя он повернулся к кассетному магнитофону и поставил один из трех альбомов Сив Малмквист. Он прокрутил до «Песенки про Йона Андреаса», 1968, она отличалась от других и очень ему нравилась. Он прослушал ее от начала до конца — время звучания 4 минуты 15 секунд, — немного успокоился, промотал обратно, сделал тише звук и включил еще раз, а сам тем временем снова взял трубку. Тот же проклятый электронный голос, он нажимал туда и сюда, ждал там, где полагалось, и наконец услышал в ответ нормальный человеческий голос.

Эверт Гренс сообщил время и место, спросил, как называется судно, которое проходит мимо санатория. Он также выразил желание забронировать два билета на один из ближайших выходных.

Она была готова помочь, эта дама с настоящим голосом.

Корабль, которому Анни, как он знал, махнула, называется «Сёдерарм», он отходит от пристани Госхага в Лидингё и спустя сорок минут причаливает к острову Ваксхольм.

Ты сказала это.

Ты хочешь прокатиться.

Он снова прибавил громкость, в третий раз «Песенка про Йона Андреаса», он начал подпевать, встал и один затанцевал по комнате, представляя, что ведет Анни.

Кто-то постучал в его открытую дверь.

— Извини. Я пришла немного раньше.

Гренс посмотрел на Хермансон, кивнул ей, приглашая войти, и указал на стул для посетителей. А сам тем временем продолжал двигаться по ковру, оставалось еще несколько тактов.

Наконец он сел, на лбу у него выступил пот, он тяжело дышал.

Хермансон посмотрела на него и улыбнулась.

— Всегда та же самая музыка.

Эверт подождал, пока отдышится.

— Другой здесь нет. В этом кабинете.

— А ты открой окно. Там, Эверт, настоящая жизнь. Теперь другое время.

— Ты не понимаешь. Ты слишком молодая, Хермансон. Память. Единственное, что остается, когда многое прожито.

Она покачала головой:

— Ты прав. Мне этого не понять. Не очень-то я верю, что все так, как ты говоришь. Но танцуешь ты хорошо.

Гренс чуть было не рассмеялся. Редкий случай!

— Я немало танцевал. В свое время.

— Давно?

— Лет двадцать пять назад.

— Двадцать пять?

— Ты же видишь, как я выгляжу. Хромой, и шея не ворочается.

Они немного посидели молча. Потом Эверт наклонился и притянул к себе телефон.

— Подожди в коридоре, пока другие не придут. Мне нужно позвонить.

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Гренс набрал номер санатория, попросил соединить с заведующим. Объяснил, что заберет Анни на морскую прогулку и хочет, чтобы с ними поехала сиделка. Та молодая женщина, Сюсанна, та, что учится на врача. Ему известно, что это будет для нее сверхурочной работой, и поэтому настаивает на том, что сам ей заплатит, но ему важно, чтобы это была именно она. Он выслушал возражения, но добился своего и выглядел очень довольным, когда снова распахнул дверь и впустил в кабинет троих, ожидавших в коридоре перед кофейным автоматом.

Свен пил кофейное нечто с искусственным молоком, Хермансон — что-то напоминающее чай, а Огестам, судя по запаху, шоколад. Гренс пригласил их сесть, а потом сам сходил за кружкой черного эспрессо без сахара.

Он допил его до половины и почувствовал, как тепло разливается по телу.

— Шварц.

Он посмотрел на собравшихся, они чувствовали то же самое. Кто бы это выдержал?

— Значит, Клёвье объявил прохвоста в розыск. Все англоговорящие страны уже получили ту информацию, которая нам о нем известна. Если он значится в какой-либо базе данных, мы узнаем об этом в ближайшее время.

Они все сидели на стареньком диване, на котором он обычно спал. Хермансон в середине, Свен и Огестам по краям.

— Что скажете?

Прежде чем заговорить, Хермансон подула на чай.

— В Канаде существует двадцать два Джона Шварца. Я просила сотрудника посольства на Тегельбаккен, того самого, что помог нам вчера, проверить всех.

— И?

— Ни один не имеет ничего общего с тем мужчиной, который в настоящий момент сидит в Крунуберге.

На верхней губе у Огестама осталась шоколадная полоска.

— Мы не знаем, кто он такой. И откуда взялся. Но зато нам известно, что он способен ударить человека ногой по лицу и в то же время до смерти боится своего прошлого. Вчера на слушании это было просто безобразно: он упал на пол и затрясся, когда объявили, что ему назначено взятие под стражу. Никогда ничего подобного не видывал!

Эверт Гренс хмыкнул:

— Охотно верю. У тебя шоколад на губе, как у ребенка. Да что ты вообще видел?

Ларс Огестам встал и забегал на тоненьких ножках по комнате, несколько раз провел ладонью по волосам, удостовериться, что челка зачесана как надо, он всегда так поступал, когда волновался.