Возможность выбора

Чем больше становился ребенок, тем реже удавалось Маркусу и Сулли уединяться в своей комнате. Малыш действовал на старика так же, как заполненный птичьим гомоном лес действует на узника, выбравшегося из темницы. Старику уже не доставляло радости делиться своими познаниями, теперь он превратился в молчаливого созерцателя. Ребенок не смел ни на минуту исчезнуть из поля его зрения. Искра сообразительности в глазах ребенка, его слова и приобретающие уверенность движения представляли для старика неизменный интерес. Дядя стремился заполнить пробел в своем мозгу — до сих пор он ничего не знал о том, как протекает развитие маленького человечка. Для старика это было увлекательной игрой: открывать заново тесный мир квартиры глазами ребенка. И старик пристально рассматривал какую-нибудь незначительную и простую вещь, стоило ребенку протянуть к ней свою пухлую ручонку. Старик покорно просил Сулли и Маркуса подробно рассказать ему о кормлении, купании и одежде ребенка.

Маркус почувствовал себя лучше. Миновали те времена, когда старик чуть ли не каждый вечер давал ему понять, что имеет дело с набитым дураком. Теперь Маркусу нравилось высказывать свои взгляды на воспитание ребенка, он делал это с веской самоуверенностью и смело глядел в выразительные глаза старика.

Стоило ребенку немного приболеть, как старик не мог найти себе места от тревоги. Он заставлял приносить ему всевозможные справочники. Маркусу нелегко было найти в шкафу требуемые фолианты, он с трудом разбирал иностранные заглавия. Старик вполголоса читал описания болезней, заставлял Маркуса показывать ему горлышко или язык ребенка и вздыхал, словно его угнетали огромная ответственность и тяжкие заботы. Временами старик, читая эти книги, делался совершенно ненормальным и обнаруживал у ребенка бог весть какие ужасные болезни.

Сулли и Маркусу стоило немалых трудов успокоить его. Утешал его и детский врач из соседней квартиры, которого приходилось без конца беспокоить по требованию дяди.

Старик сердился, когда ему казалось, что молодые легкомысленно относятся к здоровью ребенка. Он требовал, чтобы ребенка одевали потеплее. Ощупывая одежду малыша, он находил ее слишком легкой. Но мальчишка рос на удивление здоровым, с весны спал под открытым окном и вот уже несколько месяцев ни разу даже не чихнул.

Как-то хмурым дождливым вечером Маркус по приказанию старика особенно сильно натопил печи. Ребенка собирались купать, и дядя разъяснил им, что именно после купания легче всего простудиться. Делать было нечего, пришлось терпеть эту римскую баню.

Сулли носилась по квартире босая, и Маркус догадывался, что платье у нее опять надето прямо на голое тело, как когда-то на танцульке. Маркус с радостью убедился, что это действует на него почти так же возбуждающе, как и в тот раз. Маркус тоже скинул лишнюю одежду и остался в спортивных брюках, голый по пояс. Даже старик расстегнул ворот рубашки, и лицо его порозовело.

Ребенок до ванны тоже шлепал по комнате в одной рубашонке. Он уже почти хорошо ходил и на пол шлепался лишь изредка.

Маркус отложил газету и стал смотреть на ребенка. Улыбающийся малыш подошел к Маркусу, похлопал его ладошками по коленям, повернулся на пятках и направился через комнату к дяде.

Маркус провожал взглядом ребенка.

Неожиданно его поразило открытие.

Сзади, под коленкой, у мальчика было продолговатое родимое пятно. Маркус, вероятно, замечал его и прежде, голое тело ребенка не было для него в диковинку, однако сейчас темное пятно вдруг приобрело новое значение. Сейчас, когда ребенок топал по комнате, родимое пятно то исчезало в складке кожи, то появлялось вновь. Казалось, черное пятно пульсирует.

Маркус не отводил взгляда от ноги ребенка. Времени для этого было достаточно — малыш двигался медленно, и, чтобы пересечь комнату, маленьким ножкам требовалось время.

Маркус неожиданно крикнул:

— Юри!

Ребенок испуганно повернулся в его сторону, упал и захныкал.

Сулли и старик стали ругать Маркуса за то, что тот испугал ребенка. Но их упреки пролетели мимо ушей Маркуса, он не отрываясь смотрел ребенку в лицо. Мальчонка потер кулачками глаза, несколько раз всхлипнул и, разинув рот, уставился на Маркуса, как будто и он заметил что-то неладное.

Маркус сидел как оглушенный.

Теперь он знал, чей сын Юри.

Сулли не обратила внимания на изменившееся лицо Маркуса. Она взяла ребенка на руки и пошла в ванную. Вскоре она позвала Маркуса помочь ей, но Маркус не ответил ни полусловом. Он вскочил, швырнул газету в кресло и начал поспешно одеваться. Провожаемый оторопелым взглядом дяди, он кинулся в прихожую, ударился об угол какого-то древнего сундука, выругался и выскочил на улицу.

Маркус в прямом смысле слова удирал от Сулли и ребенка.

Теперь он не сомневался, кто отец ребенка.

Маркус сгорбился под тяжкой ношей. Он нес в себе тяжелый, как булыжник, ком, он был в таком состоянии, что мог бы кидать камнями в прохожих, поэтому он поглубже запихал кулаки в карманы, так что пиджак затрещал по швам.

Маркус направился в ближайший ресторанчик.

Единственный свободный столик находился под самым боком у оркестра.