Возвращайся!

И вот еще о чем подумалось. Москалев пожелал убить Катю Завьялову. Три убийства (а, возможно, и больше – кто знает, сколько женщин готов был угробить Москалев, чтобы списать смерть Кати на маньяка?) произошли бы без свидетелей и остались нераскрытыми. Но вмешался инвалид, желавший поквитаться с Прокудниковым, и решительно спутал карты. Из-за него третье убийство произошло в квартире Сержа, и план Москалева был блистательно сорван и похоронен.

Две мести пересеклись – и одна помешала другой.

Жизнь – борьба человеческих воль, поэтому она так прихотлива, сложна и непредсказуема…

Возвращаюсь в комнату и, лежа рядом с Анной, барахтаюсь на границе реальности и сна.

Почему-то думаю об отце Снежаны. Парень наверняка ведать не ведает, что девчонка не его дочь. Впрочем, он так любил свою Снежаночку, так – по своему – старался устроить ее жизнь, что вряд ли его горе уменьшится от осознания того, что она не его ребенок…

* * *

Автор

Дождь лил всю ночь; сегодня с утра небо ослепительно ясное и чистое. Гостиная Сержа светится от заоконного солнца.

Побагровев от натуги, Серж застегивает «молнию» на своем разбухшем от вещей чемодане. Наконец, «молния», вжикнув, туго охватывает боковину чемодана. И актер «Гамлета и других», облегченно выдохнув, говорит:

– Пойми, Зин, мне необходимо уехать. У меня проблемы. Серьезные.

– Это из-за Снежанки, да?

– Неважно.

Разговаривая с Зинкой, Серж еле сдерживает себя. Он с удовольствием послал бы эту прилипчивую девку куда подальше, но нельзя. Она еще может пригодиться.

– Сержик, миленький, ну, пожалуйста, возьми меня с собой! Рабой твоей буду! Возьми! Я ведь не в жены напрашиваюсь. Только хотя бы один разочек погляди на меня снисходительно, как на кошку, мне и этого хватит. Пускай у тебя другие девчонки будут, слова не скажу!

– Ну че ты лепишь, глупышка. Куда я тебя возьму, если сам не знаю, где поселюсь? Пойми, я еду в другой город, в котором не был никогда. А бабла у меня ни шиша, вон – у тебя одолжил. Нет времени квартиру продать, вот что обидно. Потому и прошу: живи здесь. А я буду названивать, спрашивать, как дела. Видишь, Зинуля, проблем выше крыши, а тут еще ты со своим нытьем: «Возьми с собой!»

– Хоть скажи, в какой город едешь, Сержик?

– Ага, счас тебе и растрезвонил. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Господи, да если меня даже пытать будут, я тебя не выдам!.. Ладно, не хочешь, не говори… А как же «Гамлет и другие»? Ты бросаешь театр?

– Какой еще «Гамлет», дура! Я сам, можно сказать, Гамлет. Быть или не быть, вот в чем сейчас капитальный вопрос… – И тут же его подвижный рот расползается в фальшивой клоунской улыбке. – Да ты не волнуйся, Зинулька. Месяц-два, и все пройдет. Я вернусь. Обязательно. И мы, конечно же, будем счастливы. Никто так не достоин счастья, как Серж и Зинуля!

– Знаем. Проходили. Нужна я тебе, как зайцу триппер.

– Извини, нет времени с тобой базарить. Пора.

Они выходят из квартиры. Серж запирает дверь, по-актерски эффектно чмокает ключ, подмигивает Зинке: не трусь, подруга.

По лестнице спускаются на улицу.

– Давай хоть попрощаемся по-людски, – Зинка плачет, не вытирая слез. И без того некрасивая, сейчас она выглядит откровенно уродливой и вряд ли способна вызвать к себе жалость.

Они наскоро целуются, и Серж шагает в сторону автобусной остановки, катя за собой чемодан.

Зинка долго смотрит ему вслед, пока его согнутая спина не исчезает за углом заводского общежития, недавно выкрашенного в бледно-розовый цвет. Потом отправляется блуждать по городу до самых сумерек.

Она не знает, что Серж, попрощавшись с ней, до автобуса не дойдет. Его окликнут из проезжавшего мимо белого «вольво». Он остановится, улыбаясь, наклонится к водителю, потом сядет на заднее сиденье, поставив рядом свой чемодан. Вольво» тронется с места, растворится в потоке других автомашин, и с этого момента Сержу отводится на жизнь сорок три минуты.

Его мертвая гниющая плоть найдет пристанище в забитом всевозможной рухлядью сарае на окраине города, возле небольшой рощицы, в четырехстах метрах от бело-серого грязного неказистого, с облезшей штукатуркой здания психиатрической больницы.

Какое-то время его еще будут вспоминать в «Гамлете и других», но все реже и реже. И даже Зинкино горе довольно скоро иссякнет без следа. Через полгода Зинка ненадолго сойдется с молодым художником, еще более худым и некрасивым, чем она, расстанется с ним и четыре года спустя выйдет замуж за пятидесятитрехлетнего вдовца, владельца небольшого, но популярного в городе кафе. И ее существование станет размеренным и благополучным.

* * *