Возвращайся!

На кухню степенно вступает кот Королек. Ему скоро стукнет три года, и по кошачьим меркам он – мужчина в самом соку. Я – по человечьим меркам – старше его. В прошлом году разменял пятый десяток, и с тех пор чувствую себя солидным дядькой, почти аксакалом. Голова моя наполовину седа. Это Анна может волосы покрасить, а я мужик, мне стыдно.

Когда-нибудь стану согбенным, шаркающим, белым, как лунь. Старым маразматиком Корольком. Дряхлым дедушкой Корольком, который радуется, когда получает «пензию», и ездит в своей раздолбанной, дышащей на ладан «копейке». Кота Королька не будет на этом свете. И только Анна останется молодой. Потому что она не может состариться. В это я не поверю никогда.

За окном скользит августовский вечер, «вечерний день», как сказал один из классиков… не помню, который. Скользит, чтобы неминуемо стать ночью.

Жена что-то подзадержалась. Скорее всего, ее архитектурная мастерская празднует чей-нибудь день рождения или отмечает удачно сданный проект. Но тогда бы Анна позвонила мне, предупредила.

В меня закрадывается крошечная тревога.

Ровно в девять набираю номер ее мобильника – и слышу равнодушные размеренные гудки.

Звоню в мастерскую. Гудки. Странно…

Снова названиваю Анне – безрезультатно.

К одиннадцати часам мной овладевает сумасшедшая паника. Животный страх заполняет все мое ослабевшее желеобразное тело, свинцовым туманом клубится по квартире. Точно слепой брожу в этом дыму, натыкаясь на стулья и не узнавая привычные вещи. Мозг отказывается служить. Порываюсь куда-то бежать… но куда?

Если с Анной что-то случилось из-за меня, никогда не прощу себе этого! Никогда!

Что это? Месть Москалева? Но ему незачем сводить счеты со мной! Он убрал тех, кто мог указать на него, как на заказчика убийства, но я-то ему не опасен! И все же такое в его стиле: убить Анну, чтобы мучился я… Господи, Господи, Господи, только не это!..

В моей голове проносятся обрывки мыслей – и тут же сгорают, и пепел кружится и оседает в мозгу.

«Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, донна Анна видит сны… – навязчиво, неотступно крутятся строчки из какого-то стихотворения. – Донна Анна в смертный час твой встанет. Анна встанет в смертный час».

Звоню непрерывно, словно от этого что-то может измениться. Остатки разума подсказывают, что гудки означают только одно: она не берет трубку. Если бы сотовый разрядился, или Анна отключила его, металлический голос сообщал бы, что абонент недоступен.

Почти теряя сознание, звоню Акулычу.

– Акулыч, Анна пропала!

– То есть как? – растерянно басит он. – Когда? Где?

– Утром ушла на работу и не возвращается. Телефон не отвечает.

– Погоди, свяжусь с ментовкой. Ты ж понимашь, я теперь на пензии, да и в ментовке кое-што поменялось… Но енто неважно. Ты погоди, птаха, ты только не нервничай…

– Акулыч, надо трясти Москалева!

– Которого Москалева? – недоумевает Акулыч. – Ты енто о ком?

– О президенте «Силы судьбы». Если с Анной что-то случилось, это его рук дело! Шевелись, Акулыч, милый! Мне – кровь из носа – нужен номер его мобильника! И домашнего телефона. И адрес.

– Будем стараться…

Бас бывшего мента пропадает, а я продолжаю держать телефончик возле уха, точно пульсирующие гудки еще связывают меня с Акулычем, а значит, с жизнью и надеждой…

Акулыч звонит около часа ночи.

– Ну!.. – ору в бешенстве. Мне кажется, что он нарочно медлит, а между тем дорога каждая секунда.

– И телефоны евоные, и адрес дать могу, – гудит Акудыч. – Только енто тебе без пользы. Грохнули твоего Москалева. Примерно час назад. У самого дома. Похоже, пальнули из винтаря с оптическим прицелом… А ты держись, Королек, исшо не вечер!..

Со стоном сжимаю ладонями голову, разламывающуюся от сверлящей боли. Ноги подкашиваются. Валюсь на диван, незряче гляжу вверх, ничего не видя.

Зачем я сунулся к Москалеву, идиот, зачем засветился?! Покрасоваться захотел, супермена из себя поизображать?! Пижон! Моя вина, только моя!

Стены, потолок мучительно давят, выдавливают меня из квартиры. Мне тесно, душно здесь!

Судорожно, в полубреду одеваюсь, выбираюсь на улицу, усаживаюсь в «копейку», слабо освещенную лампочкой, горящей под козырьком подъезда. Завожу мотор.

– «Копеечка», милый мой дружок, что же мне сейчас делать? Подскажи. Без Анны я умру.

Не отвечает. Тихо урчит, думает о своем.

Трогаю с места, гоню по темным пустынным улицам, чтобы затеряться, пропасть в этом городе, не ведающем ни жалости, ни любви.

«Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, донна Анна видит сны…»

«Анна, Анна, Анна!

Ты – моя жизнь, которая могла случиться и уже не случится никогда!

Как же я без тебя?..»