Возвращение

Являясь издержками молодости и неопытности, все эти недостатки, естественно, относятся к поре ученичества. И в то же время уже в первых литературных опытах молодого тогда автора сегодня заметны черты, упущенные, кстати, в свое время критикой, которые впоследствии во многом определили направление творческого развития Р. Иванычука. Назову лишь одну из характерных в этом смысле вещей — «Отец», где нет ни внезапных встреч, ни рокового стечения обстоятельств. В центре рассказа — внутреннее состояние человека, душа которого до краев наполнена неизбывной болью. Ее причина — случайное сходство женщины, встреченной в вокзальном ресторане, с дочерью героя. Трудно сказать, похожи ли они на самом деле. Может быть, разомлевшему от выпитого человеку любая женщина могла напомнить дочь, которую гитлеровцы угнали в Германию. Тем не менее он уверен, что это она, его Оленка, чудом оказалась здесь. Когда же молодая женщина, приветливо взглянув на старика, улыбнулась ему, иллюзия сходства почти превратилась в реальность. И он тут же бежит в вокзальный ларек и — тоже по счастливой случайности — покупает там именно такой платок, какой мог бы понравиться его дочери. Но когда он вернулся, в ресторанном зале было пусто… Так и застыл он — с платком в руках и с болью в сердце. Как будто бы ничего особенного не происходит в рассказе. Тем не менее из жизни выхвачен именно тот момент, который показывает всю глубину и трагизм случившегося с человеком: вдруг вспыхнувший в сердце героя и тут же погасший огонек надежды повергает его в еще более глубокое отчаяние. Иллюзия усиливает и подчеркивает душевную драму героя. И здесь, как мне кажется, не обошлось без влияния Василя Стефаника, у которого, как правило, характер человека раскрывается через призму его души при минимуме внешних событий.

Путь Иванычука-новеллиста не был прямым и не шел только по восходящей. Деревня, которую молодой писатель знал прекрасно, психология крестьянина, которую он пытался постичь в момент сложных социальных преобразований, когда шла борьба между инстинктом собственника и неудержимой тягой к новому, далеко не всегда находили воплощение в раскрытии внутреннего конфликта человека, поставленного перед альтернативой: или — или… Зачастую насущная необходимость такого выбора мгновенно снимается внешним поворотом событий, и образ того или иного персонажа оказывается заимствованным из готовых клише апробированных приемов так называемой социально-бытовой прозы. Эта проза, кстати, имеет давние традиции и глубокие корни в украинской литературе, которые порою словно берут в плен молодого писателя. В ранних произведениях Р. Иванычука явно ощутимы их следы, в поздних же наряду с попытками освободиться от такого рода влияния сквозит и опасение лишиться привычного окружения, знакомых персонажей, типичных сюжетных коллизий — словом, всего того, что уже давно использовано предшественниками.

Это упорное соревнование с самим собой протекало с попеременным преобладанием обеих названных тенденций, что само по себе уже говорит о сложности творческого развития писателя. Так, например, новелла «Рододендроны» иллюстрирует предпочтение одной из них. Поднимаясь в горы, овеянные древними легендами, дабы надышаться их древним воздухом, лирический герой преследует четкую цель — сложить свою песню, где древность сочеталась бы с современностью. С таким же успехом можно было, сидя на месте и читая фольклорные записи, сочинить очередной их вариант, где новые представления сопоставлялись бы со старыми. Можно также, не идя далеко, показать совпадения и различия между ними и еще многое из этого вытекающее. Нечто подобное, кстати говоря, сделал писатель Степан Пушик в своем произведении «Перо золотой птицы», — Р. Иванычуку же, на мой взгляд, такого рода песня не удалась, оттого что приступил он к ней с готовой программой, где все детали были тщательно выверены. Истинное искусство, как известно, этого не терпит, в нем все внове, все — откровение, все и всегда — «впервые». Потому и сам цветок рододендрона здесь не тот, который растет в труднодоступных гористых местах, а пересаженный и культивированный в иной, искусственной почве — оранжерейной.