Они смотрели на себя в зеркало и молчали.
– Машенька, я не знаю – куда деть руки. Они мне мешают, – шепотом сказала Надежда Петровна.
Маша посмотрела вокруг. На столе лежала какая-то книга с длинной и широкой закладкой. Она подошла к столу, взяла книгу, открыла на заложенной странице. Это были стихи. На английском языке на светло коричневой тонкой бумаге. На закладке было написано – «Идя упруго по стреле дороги жизни, поверни...»
«Джон Донн» – прочитала Мария на обложке.
Вспомнилось – «Трудно звездочку поймать, если скатится за гору...»
Она закрыла книгу и подала её Надежде Петровне.
Та взяла её. Сначала положила на сгиб руки. Потом прижала к груди и застыла.
Мария подошла к окну и смотрела на неё. Она видела, что та смотрит на неё через зеркало.
– Машенька! Как грустно. Почему художники не пишут картин, на которых две женщины? Почему им надо либо одна, либо семь. Что с ними?
Мария подошла и встала рядом.
– Возможно, они не видели двух женщин, которым нечего делить?.. – сказала Мария. – Хотя есть и у Малевича, помните где-то в березовой роще, и у импрессионистов – где-то там – на склоне луга в цветах.
– Машенька! Я сяду. Что-то мне как-то не по себе. Много впечатлений. Что-то я сегодня... Так все неожиданно... и прекрасно.
Мария встала к окну и смотрела на зеркало.
– Ой! – встрепенулась она. – Надежда Петровна, а можно я вас сфотографирую. У меня с собой оказался фотоаппарат.
Не дождавшись ответа, она выбежала в гостиную и вернулась с фотоаппаратом.
Бегая вокруг стола, она старалась снять и зеркало, и кресло с хозяйкой, и чтоб отражалось окно, перерезанное шторой, приоткрытую форточку, в которой отражалась соседняя крыша с какой-то башенкой.
– Машенька! Сядьте рядом!
Надежда Петровна положила руку на высокий подлокотник.
Мария присела на него.
– Машенька. Я вспомнила, где я все это видела, – она кивнула на зеркало. – Это же у Диего Ривера.
Помните – он тогда увлекся кубизмом. Не смог сдержаться и бросил гибкую линию. Не удержался. Не смог. И такая чистая нота... Такой чистый звук издалека. Через хаос, крыши. Там ещё были кресты, или мне уж теперь кажется... Чисто. Нота. Как скрипка застыла...
...Ах! Он в это время же дружил с Модильяни. Ах! Этот Модильяни! От него постоянно столько шума. Одни вопросы – и никакого мнения.
А ведь Диего после этой картины сказал, что он не верит ни Богу, ни Пикассо.
А Фрида Кало так и не поняла. Женщины, женщины... Причем здесь... А у него две!..