Возвращение Амура

С одной стороны – с запада – тройка лихо несла кибитку, следом поспевали три возка – каждый одвуконь; два казака в авангарде – на мохнатых лошадках, в черных полушубках, круглых бараньих шапках под суконными башлыками, на боку сабли, за плечами ружья, – и такая же пара в арьергарде.

С другой – пылила сухим, рассыпчатым снегом карета, запряженная четверкой гнедых рысаков – цугом, следом – четыре пароконных кибитки. Сопровождение числом поболее – по три всадника впереди и сзади.

Сблизились передовые, перекликнулись:

– Чей поезд?

– Генерал-губернатора Западной Сибири генерал-лейтенанта князя Горчакова. А вы чьи?

– Генерал-губернатора Восточной Сибири генерал-майора Муравьева.

Съехались – горчаковская карета и муравьевская кибитка, остановились бок о бок. Вышли генералы – большой, неуклюжий, в шубе и шапке собольего меха князь и маленький, легкий, подвижный, в шинели с серым барашковым воротником и картузе с такой же барашковой оторочкой Муравьев.

Муравьев как младший по чину первым отдал честь. Горчаков в ответ небрежно махнул рукой и раскрыл объятия:

– Николай Николаевич, соседушка! – грузно шагнул, обнял, облобызал троекратно – Муравьев не сумел уклониться. – Какая встреча! Историческая! Булгаков!

– Здесь, ваша светлость! – вырос буквально из снега человечек в бекеше.

– Шампанского! В честь нового генерал-губернатора!

Человечек исчез. Муравьев бросил два пальца к козырьку картуза:

– Извините, никак не могу, ваша светлость, спешу. Честь имею!

И не успел остолбеневший от столь явного пренебрежения князь опомниться, Николай Николаевич вернулся в свою кибитку, и маленький поезд умчался вдаль, осыпав снегом из-под полозьев вынырнувшего из кибитки человечка в бекеше с подносом, на котором стояло ведерко с шампанским и два бокала.

– Ах ты, сукин сын! Мальчишка! – прорычал Горчаков. – Булгаков! Водки!

Человечек скрылся в кибитке и тут же появился вновь, неся на подносе графинчик, стакан и тарелку с солеными огурцами. Князь сам налил стакан до краев, шумно выпил и с хрустом закусил огурцом.

Прожевал и сплюнул вслед Муравьеву.

2

В своем возке от души веселились штабс-капитан Василий Муравьев и поручик Михаил Корсаков, которых по причине их молодости все родственники и близкие друзья называли Вася и Миша. Вася был на два года старше Миши. Сын генерала Михаила Николаевича Муравьева, он в свои двадцать три успел повоевать на Кавказе, послужить адъютантом Головина в бытность того генерал-губернатором Прибалтики; Головин и рекомендовал его Николаю Николаевичу также в качестве адъютанта.

Михаил Семенович Корсаков считал себя двоюродным братом Николая Николаевича. Наверное, так оно и было, хотя в родственных хитросплетениях многочисленных семейств Муравьевых-Мордвиновых-Моллер-Бакуниных-Корсаковых разобраться мог только специалист по генеалогии, да и то не каждый. (По крайней мере, тот же Вася, будучи вроде бы троюродным братом генерал-губернатора, называл его дядюшкой, и Николай Николаевич не возражал.) Он любил недавнего выпускника школы гвардейских подпрапорщиков, сумевшего за малый срок службы в лейб-гвардии Семеновском полку подняться до чина поручика, и с удовольствием взял его с собой как доверенного порученца.

Молодые люди отлично понимали, что на новом месте, возле первого лица края, сделать карьеру будет совсем несложно – надо только ревностно исполнять свои обязанности и не давать повода к недовольству благодетеля. К тому же они совершенно искренне любили Николая Николаевича, восхищались и гордились его военными заслугами и столь стремительным возвышением.

Эта гордость и это восхищение нашли в их глазах достойное подтверждение в том, как их кумир «отбрил» заносчиво-фамильярного князя-солдафона. Приоткрыв дверцы возка, они видели и слышали все, что произошло во время нежданной встречи генерал-губернаторов. Проезжая мимо Горчакова, Вася по-мальчишески состроил ему в окошке смешную рожицу, но князь не увидел ее, поскольку в этот момент отвернулся, требуя водки. Тем не менее Вася захохотал, весьма довольный своей выходкой, Миша подхватил, и они стали друг другу корчить рожи, изображая изумление, глупую растерянность и яростное недовольство князя.

– Послушай, – отсмеявшись, сказал Корсаков, – а отчего Николай Николаевич так к нему холоден?

– А с чего дядюшке быть к нему теплым, если князь был и есть самый что ни на есть заядлый противник его назначения в Сибирь? Сколько клевет о нем распустил в свете, а теперь, вишь, «историческая встреча»! Я бы на месте дядюшки еще не такого леща подпустил.

– Ну, тут, братец, ты не прав, – покачал головой Миша. – Николай Николаевич, конечно, человек горячий, вспыльчивый, но на рожон не полезет. Твой батюшка говорил, что он – дипломат отменный, на Кавказе себя показал…

– Да знаю я, знаю, – отмахнулся Вася. – За то государь его и выделил среди прочих. Ему с Китаем придется соперничать, а китайцы, говорят, хитры, коварны и на землю жадные – с ними ухо востро держи. Тут дипломатия и надобна…

3

– А ты хорошо умеешь находить врагов, – белозубо усмехнулась в полумраке кибитки Екатерина Николаевна.