Возвращение Амура

До своей комнаты он добрался только с рассветом, весь мокрый и на подламывающихся ногах. Коринна казалась ненасытной, а у него, естественно, не было никакого опыта. Поначалу он вообще не знал, что делать, и неуклюже ворочался, пока она деликатно (как он был ей благодарен за эту деликатность!) не направила его движения, и тут он кончил. От разочарования и обиды на самого себя у Анри брызнули слезы, он рванулся прочь, но Коринна удержала. «Успокойся, мой маленький, – шептала она. – Все будет хорошо. Ты полежи немного, я тебя приласкаю, и мы еще поиграем». Он послушался, и действительно, под ее ласковыми пальчиками через несколько минут снова испытал возбуждение, и на этот раз все получилось гораздо лучше – помогли и подсказки девушки. Откуда у нее взялся такой опыт, он, конечно, не знал, да и не хотел знать – для него было главным соединяться с ней снова и снова, пока хватало сил.

С этой сумасшедшей ночи они встречались с наступлением темноты, и каждая встреча была такой же сумасшедшей, и остановиться было просто невозможно. И так было до того черного дня, когда Коринна сказала ему, что выходит замуж за сына какого-то гасконского крестьянина-богатея. Анри умолял ее не делать этого, но она потрепала его по волосам и грустно сказала:

– Ты очень хороший, Анри, но я хочу иметь семью – мужа и троих детей, а ты еще сам ребенок.

Анри убежал в лес, упал там в высокую траву и, наверное, часа два захлебывался злыми слезами. После чего вернулся домой с твердой уверенностью, что женщинам верить нельзя, что любви они недостойны, и пребывал с этой уверенностью до знакомства со своей кузиной Катрин.

4

Вслед за Никитой Федоровичем Анри шагнул в парную и едва не упал, когда обжигающий жар ворвался в грудь вместе с вдыхаемым воздухом – хорошо, поддержал вошедший следом старший зять хозяина Алексей. Сразу вспомнилась прокаленная солнцем алжирская пустыня, по которой брели они с Вогулом после побега. Но там были изнуряющие песчаные дюны, а тут – ступенями великанской лестницы – несколько широких деревянных полок, «полков», как назвал их Никита Федорович. В углу, справа от входа, в полумраке играло огненными змейками на прогоревших дровах жерло железной печи, по верху которой в железном корыте громоздились большие округлые камни.

Уши припекло, и Анри поспешил спрятать их под шапку-треух, которой его снабдили в предбаннике. Он еще удивился, зачем в бане шапка, но теперь понял – зачем.

– Банька у меня – по-белому, – говорил между тем Никита Федорович, помогая гостю подняться на первый полок. – Это значит: дым от каменки уходит на улицу не через дыру в потолке, а в трубу, и копоти в парной нету. Поэтому вы, голубчик, можете спокойно на полок ложиться – не замажетесь…

Куда там ложиться! Анри попробовал для начала присесть и тут же подпрыгнул, ругаясь по-французски: ему показалось, что он сел голым задом прямо на раскаленную печку. Зятья Никиты Федоровича не смогли удержаться от смеха, за что тесть незлобиво погрозил им кулаком.

– Э-э, голубчик, так не годится – не зная броду, соваться в воду. У вашего брата европейского жопки нежные, как у бабы, – могут ненароком и волдыри вскочить. Мы-то, мужики, народ привычный… Ну-ка, Андрейша, – кивнул он младшему зятю, – принеси из предбанника поджопничек, только ополосни его в кадке.

Андрейша принес белую дощечку, окунул ее в воду, налитую до краев в стоявшую в углу большую бочку, и Анри с облегчением умостился на живительной прохладе мокрого дерева – с краю полка, подальше от жерла печи. К воздуху он уже придышался и теперь с интересом наблюдал, что будет дальше.

А дальше, по его последующему мнению, началось нечто ужасное.

Алексей большим ковшом зачерпнул воды и окатил верхний полок. Никита Федорович быстренько поднялся туда и улегся на живот. Андрейша выскочил в предбанник, принес бочонок с пивом, нацедил в тот же ковш и выплеснул пиво на раскаленные камни. Полыхнула волна жаркого хлебного духа, такая горячая и упругая, что Анри буквально смело с полка на пол. А Никита Федорович и зятья только крякнули: хорош-ш-шо-о!

– А ну, сынки, поддай в четыре руки, – приказал хозяин.

На лавке под окном стояло деревянное корыто с запаренными вениками. Зятья выхватили по одному в каждую руку, встряхнули так, что горячие брызги осыпали парную, и полезли наверх, к тестю, бело-розовой глыбой горбившемуся на дымящемся полке.

Анри с замиранием сердца следил, как они усердно охлестывали, потом нежно оглаживали вениками и снова от всей души полосовали гибкими ветками быстро красневшее тело Никиты Федоровича. Ему было страшно подвергнуться такому истязанию, и в то же время в душе нарастало восхищение этим толстоватым русским купцом, который кряхтел и охал под хлесткими ударами и все-таки требовал «поддать жару» еще и еще.