Возвращение Арахны

Костя едва успевал разматывать бечёвку. Скоро клубок кончился. Чтобы высвободить руки, мальчуган привязал конец шнура к ветке ольхи, росшей неподалёку, и стал готовить к отправке письмо. Он нанизал бумажку на шнур, но бечёвка, поначалу туго натянутая, почему-то ослабла и провисла. Костя взглянул вверх. Змей кругами, как ястреб над добычей, парил над Гиблым оврагом, с каждым витком опускаясь всё ниже и ниже.

«Потерял восходящий поток», – подумал мальчик с огорчением и стал наматывать шнур на руку, выбирая слабину.

В это время змей круто подался вниз, вошёл в штопор, но от самой земли вдруг резко рванул вверх. Рывок оказался таким сильным, что Костю, не успевшего стравить бечёвку с руки, как пушинку сдёрнуло с кручи. Теперь мощному потоку воздуха, который всасывал змея в небо, стал противостоять вес мальчугана. Бечёвка мгновенно натянулась, как струна, издав при этом звук, похожий на хлопок пастушьего кнута: «Щёлк!» Змей замер на месте, но потом смирился и стал плавно опускать мальчишку в овраг.

«Дед как в воду глядел, когда говорил, что такой змей человека утащить может», – вспомнил Костя.

Он не успел опомниться, как приземлился на каменное подножие обрыва, от неожиданности выпустил шнур из рук и… исчез. Змей, обрадовавшись, что избавился от груза, стрелой взмыл в небо. Вслед за ним по бечёвке побежала бумажка – письмо, которое подготовил, но не успел отправить Костя. Стайка таких же писем, которые выронил мальчик при падении, взлетела в воздух. Гонимые потоком воздуха, словно огромным вентилятором, они разлетелись в разные стороны и скоро, одно за другим, сели на песок, на кусты, на траву. Теперь над Гиблым оврагом одиноко парил только бумажный змей. Если бы кто-нибудь понаблюдал за ним со стороны, то заметил бы, что он с удивительным постоянством движется одним и тем же маршрутом: сначала ввысь, расширяющимися кругами, затем, снижаясь почти до самой земли, сужающимися и, наконец, снова стремглав взмывая вверх.

Когда Костя не явился к обеду, баба Валя забеспокоилась: никогда такого не бывало, чтобы полдничать не пришёл!

Вскоре вернулся из поездки дед Григорий. Узнав, что внук как ушёл с утра, так ещё и не бывал дома, он нахмурился и проворчал:

– Придётся ему вместе со змеем посидеть часок-другой в чулане, чтобы помнил порядок.

В деревнях ещё кое-где сохранялся обычай обедать в одно время всей семьёй.

Про себя, однако, Григорий отметил: «Надо бы выйти за деревню посмотреть, не видать ли где змея».

Тут на глаза ему попалась бумажка, застрявшая в щели у двери. Он машинально, для порядка, поднял её, повертел в руках. Обнаружив, что она надорвана до середины, хотел было выбросить, но его внимание привлекла надпись, нацарапанная рукой внука: «Уехал домой. Вернусь в воскресенье. Костя».

Дед понятливо хмыкнул: «По приятелю Алёшке, значит, соскучился! Не терпится, поди, змеем похвастать».

Он вспомнил, что вчера, когда мастерил внуку игрушку, Костя сидел рядом и выстригал такие вот бумажки, а потом что-то писал на них. Готовился, видимо, со змея запускать.

– Может, обиделся, что я его с собой в город прокатиться не позвал, – размышлял дед, крутя-вертя в заскорузлых пальцах записку внука. – Как услышал про город, глазёнки-то так и заблестели. А не попросился, знает мой характер, шельмец. Когда можно, я и сам предложу.

Дед Григорий встал, надел кепку, вышел из дому и решительно зашагал к Гиблому оврагу: «Если где и запускать змея, так только там. В этом овраге всегда ветрено».

Летающую игрушку он заметил ещё издали, с поля. По дороге подобрал с кустов несколько уже знакомых бумажек, всё с тем же текстом.

Взобравшись на крутой склон, дед остановился перевести дух. Григория заинтересовали странные виражи змея, долго глядел дед на его выкрутасы.

– Ишь ты, подишь ты, как крутит, словно щепку в водовороте! – пробормотал он и наконец принялся сматывать бечёвку.

На конце её, у самого змея, снова оказалась записка.

– Игрушку-то почему бросил? Что-то не похоже на мальца, – задумчиво проворчал он.

Дед Григорий внимательно осмотрел край обрыва, заглянул вниз, обшарил взглядом овраг и оба берега речушки. Нигде не было видно ни следов обвала, ни примятой травы, никаких намёков на падение мальчика.

– Нет, – уверенно заключил Григорий, – не похоже, чтобы сорвался. Да и обрыв не такой уж крутой, не разобьёшься. Речка-то – курица вброд перейдёт, утонуть ну никак не получится. Совсем обмелела речушка-то! А ведь когда-то была – куда там. Бочаги – крышка с ручками! – по-стариковски ворчал дед на обратном пути.

Перейдя мостки, он немного прошёлся вдоль отлогого берега, но и там ничего подозрительного не обнаружил. При солнечном свете овраг выглядел совсем безобидным, известным ему вдоль и поперёк и ничем не подтверждал свою дурную славу.

– Ежели к ужину не придёт, значит, и впрямь, домой сорвался, – убеждённо заключил Григорий. – Скучно, поди, одному-то стало. Да и то сказать, ребятишки-то в деревне совсем перевелись. Обезлюдели деревеньки-то. У нас, вон, зимой только в двух домах старики и живут, остальные – пустуют.