Возвращение блудного сына

За всю двадцатишестилетнюю жизнь, подробности которой самый лютый автор авантюрных романов не смог бы представить в затейливом своем воображении, Баталову не припомнилось бы и дня, проведенного в состоянии обычного человеческого покоя, но собственное существование казалось ему нормой бытия. Старички в креслах, девушка с книжкой на берегу озера — господи, какая скука, дикость! Бывало, остановишься на минутку, вот-вот бы отдышаться — опять, глядишь, полетели кувырком дни, ночи, засады, конский храп, перекошенные чьи-то физиономии, трупы на брезенте… Но, поскольку другой жизни Баталов и не видал, он считал ее самой обыкновенной, даже серой, и подвиги корсаров, ковбоев, знаменитых путешественников и сыщиков грезились ему. Все эти люди, объединенные полыхавшей в голове комсомольца Баталова великой идеей, сражались, шли на смерть и гибли за дело мирового пролетариата.

Собственный вклад в это дело Миша считал более чем скромным и, будучи тщеславным, мечтал о делах выдающихся.

Всякую мелкую сволочь, в задержании которой он принимал участие, — форточника Ваську Пятака, гопстопников близнецов Дюдяевых, бандершу Фузу Каторгу — Баталов вообще не ставил себе в заслугу, а крупные его операции кончались обычно тем, что с момента, когда он приносил данные о конкретных лицах и обстоятельствах преступлений, сам Миша неизменно оттирался в сторону. Ходили в засады, стреляли, рисковали жизнью уже другие. Он же — тщательный, неутомимый, с богатым воображением — считался одним из лучших умов губрозыска, и Войнарский любил и берег его особенно. Миша сердился на него за это и сопел от ярости, когда начальник губрозыска, определяя состав групп захвата, говорил спокойно: «Баталов — в резерве. Не дергайся, Михаил, у тебя другие задачи». Так проторчал он без дела во время последней операции — ликвидации банды Кота. Оттуда привезли Яшу Зырянова, бывшего его стажера…

В дверь постучали. Баталов заметался по кабинету, сунул книгу в стол, путаясь, натянул мокрые брюки и повернул ключ. Вошел дежурный Муравейко, подозрительно осмотрел кабинет, зачем-то выглянул в окно и сказал:

— Чего закрываешься? Давай скорее, Войнарский тебя ищет.

Начальник, подняв голову от бумаг, привычно сунул Баталову карманный силомер:

— Держи!

Баталов натужился, выпучил глаза: стрелка на шкале поползла вверх и замерла. Войнарский азартно раздул ноздри. Глянув на прибор, вздохнул завистливо:

— Молоде-ец… А я вот сегодня чего-то подкачал.

Испытание силомером было своеобразной формой приветствия для входящих в кабинет Войнарского, после того как он приказом по губрозыску отменил рукопожатия, считая их негигиеничными.

— Э! Да ты еще мокрый! Чего тогда сидишь здесь? Пробежался бы куда-нибудь, обсох по дороге.

Баталов насторожился.

— Мне тут только что звонили, — продолжал начальник. — Из домзака. Кот тяжело ранен. Помирает. Просил подойти кого-нибудь из наших, якобы хочет что-то сказать, а у меня, как на грех, опытных людей на сей момент — один ты, Миша. — И он льстиво улыбнулся.

— Опя-ать?! — вскакивая, зашипел Баталов. — Да вы… вы что, в конце-то кондов?!

— Ты подожди, подожди, — заторопился Войнарский. — Там и дел-то на пять минут, наверно. Успеешь и на облаву, брось ты беспокоиться.

— Не пойду! — уперся агент. — И так вон шепчутся по углам, что я за вашу да за чужие спины прячусь.

— Пусть шепчутся! Тоже, нашел повод для беспокойства — шепчутся… — Начальник что-то быстро строчил под копирку. — А нарушать революционную дисциплину не дам все равно. В случае неповиновения — арест и всеобщее презрение коллектива.

Он протянул только что написанную бумагу. Баталов безнадежно понурился, взял ее, не читая, и вышел из кабинета. Этот прием был известен: сразу же, от руки, писался под копирку приказ и вручался сотруднику. Отвертись, попробуй! Кое-кто склонен был считать это бюрократическими ухищрениями и даже высказывал вслух свое недовольство, но Войнарский был тверд и неумолим в своей политике.

…Неизвестно, как в камере главаря банды Димки Кота оказался вдруг шлямбур. Налицо было следующее: возвращаясь перед обедом с прогулки, Кот заскочил в камеру и успел выбежать оттуда раньше, чем надзиратель захлопнул дверь. Ударив его шлямбуром, Кот бросился по коридору. Когда он спускался по лестнице, его заметил проходивший внизу начальник корпуса. Начальник был маленький, щуплый — наполовину ниже бандита. Он выстрелил в Кота почти в упор, когда тот уже подбегал, скалясь и занося железную острозубую трубку. Пуля попала в живот, теперь Кот лежал в домзаковской больнице и, похоже, умирал. Но был в сознании — наотрез отказался сказать, откуда взялся шлямбур, зато потребовал свидания с представителем уголовного розыска, чтобы сообщить сведения.

Кот не стонал, не плакал — только глаза налились кровью от боли; он трудно дышал и говорил тихо-тихо.

— Пришел, легавый? — просипел он, увидав Баталова. — Ну, здорово. Кажись, конец мне…

— Не вовремя ты это дело затеял, Кот, — с сожалением сказал Михаил. — Тороплюсь я сегодня, срочно надо еще в одно место успевать.