Возвращение блудного сына

В темной избе при свете фонариков обнаружилась такая картина: в углу стонала и материлась, зажимая ссадину на голове, хозяйка Муська. Трое карманников распластали по полу грабителя Фиму и, оттягивая его голову за волосы, с размаху квасили лицом об доски. Карманник Свист с простреленным плечом жался к печке; плечо прострелил напарник в отместку за то, что Свист вел его к старым друзьям-ворам, а привел в засаду. Сам Ухач бился под окном в руках Кашина и Казначеева. Карманники тараканами бежали по огороду, лезли на забор, их излавливали и тащили обратно в избу, пред очи Войнарского. Перепуганных воров он велел отпустить; Муське Сибирячке сам прижег рану на голове; троих пойманных предстояло отвезти в домзак, постановления на арест их были получены еще утром. Сам Юрий Павлович к машине уже не пошел и от предложения подвезти отказался, заявив, что ему тут совсем рядом.

— Может быть, составишь мне компанию, Сеня? — спросил он Кашина. — Тебе ведь тоже здесь недалеко, кажется?

Семен шел рядом с Войнарским и удивлялся: как это он ориентируется кромешной осенней ночью в невообразимой толчее домов, улиц, поленниц и сараев? Начальник двигался медленно, большое его тело устало покачивалось. Он говорил о результатах своей поездки в уезд, где кулаки убили председателя и трех возчиков единого потребительского общества и сожгли их вместе с подводами. Потом переключился на другое:

— Что у тебя новенького?

— Я был в артели, — стал объяснять Семен. Горячности, с какой он вечером пытался ворваться в кабинет Войнарского, не было и в помине, и к своим успехам теперь, после операции, он относился почему-то скептически. И даже удивляться этому не было сил. — Видел этого парня. Самое интересное: он живет с Лебедяевой.

— С Лебедяевой? Через которую вышли на Черкиза? И какие ты сделал выводы?

— Нищий Бабин и Болдоев опознали в нем по фотографии человека, который сидел в губрозыске перед убийством Черкиза. Ну, тот, третий, помните?

— И фото достал, и опознание провел… Все-таки ты молодец, Сеня! А как вы сегодня со Степой Ухача… Постой-постой, там же еще Вохмин и этот, Сабир, что ли?

— Вохмин не опознал. Жалуется на память. А татарин уехал к родне, куда-то в деревню.

— Видел два раза, оба — при исключительных обстоятельствах, и не может опознать? Вроде бы не такой уж глубокий старичина. Что ж, данные интересные. Но какие твои главные предположения, скажи?

Они подошли уже к дому Войнарского. Юрий Павлович остановился у калитки во двор, снял пенсне и провел рукой по глазам. Рот его утратил твердость, стал бесформенным и вялым, подбородок дергался от едва сдерживаемой зевоты, — которые сутки он не спал?

— Я думаю, что это Лунь. — Глядя на начальника, Семен так и не смог сдержаться, все-таки зевнул. И тут же проклял себя: вдруг Юрий Павлович воспримет это как неуместное кокетство? Заторопился и продолжил: — Более того: убежден, что именно он убил Баталова.

— Даже так! Какая же у него была необходимость делать это самому? Мог поручить Черкизу.

— Может быть, отношения между ними не были такими тесными и это убийство мог взять на себя только Лунь? И потом, я считаю, что там обязательно происходили разногласия. Вы поглядите, как хладнокровно он убрал Черкиза!

— Это еще ни о чем не говорит. Ты плохо знаешь этот мир, если делаешь такие предположения. Плохо пока знаешь, Сеня…

— А вы много знаете?

— Ну, много не много, а живу дольше тебя, кое в чем разбираюсь.

— То-то все ворье сегодня поотпускали!

— Куда же было его девать? Карманника можно ловить только с поличным, а так — что толку! Где свидетели, где доказательства их преступлений? Осрамишься на весь свет… Значит, Лунь, говоришь?

— Я так думаю, да.

— Если вышел на него — работай. Но неужели действительно так? Что-то больно уж тебе везет в последнее время… Ты все-таки поосторожнее с этим парнем, Сеня. Здесь может быть не такое простое дело. Помнишь — в ночь, когда мы потеряли Баталова, был убит еще один человек, неопознанный? А почему не предположить, что именно он исполнял тогда чью-то волю? И акт его убийства… продиктован благородной местью, что ли… Я тут как-то с сынишкой разговаривал… Были, помню, соображения на этот счет… но сейчас уже… выдохся, извини… Пока, Сеня!

Он прошел через двор и открыл ключом дверь. Света в коридоре не было. На ощупь, стараясь не шуметь, он стал пробираться к комнате, где спал сын, ожидая его в тревожных снах.

52

Не было спокойно на сердце.

Даже дом и семья не приносили покоя. И Малахов продолжал колесить по городу, вглядываясь в прохожих, а ночами все чаще выходил на крыльцо, под яркие осенние звезды.

Странствуя по улицам, он теперь не узнавал их: это был совсем не тот город, где он некогда жил поздней весенней порой. Этот, теперешний, замечателен был тишиной и спокойствием, соборными звонами, бабьим летом на бульварах. В нем просто не было места котам, фролковым, монахам, страшным и грязным притонам, способным окурить человека до беспамятства. Ни ножей, ни револьверов, ни драк, ни бродяг в низинных лугах, куда приходил он давними временами искать ночлега.