— В пределах двухсот рублей на каждого, — ответила Елена. — Но это на весь август, а он только начался.
— Много, — сказал я. — Сюда же не входит питание?
— Нет, это только на покупки.
— Тогда мы сегодня подумаем, что действительно нужно, а вы на завтра заказывайте машину. Устроим себе праздник.
— Здравствуй, — сказал Суслов, заходя в кабинет Брежнева. — Говорил с ним?
Еще совсем недавно они обращались друг к другу на "вы", но после последних событий Брежнев отбросил все формальности, окончательно включив Суслова в число друзей.
— Вчера посылал за ними машину, — сказал Леонид Ильич. — То-то у внучки было радости!
— Привязалась к ним?
— Я сам к ним привязался, особенно к Геннадию. С ним весело и интересно, даже не учитывая его знания. Интересная смесь мальчишки и взрослого человека.
— И что он сказал?
— Он считает, что лучше тебя этого не сделает никто. Так и сказал, что в Политбюро Михаил Андреевич — это самый принципиальный человек.
— Это как же он оценил мою принципиальность, если, по его же словам, меня совсем не знает? — хмыкнул Суслов.
— По отношению к детям. Он так и сказал, что о человеке можно судить по его детям. Потом вспомнил о моей Галине и смутился. Я его попросил уточнить, что именно он имел в виду, так он ответил, что ты ни Майе, ни Револию не помогал пробиваться. Всего в своей жизни они добьются сами. Дочери, говорит, мог дать квартиру без проблем, достаточно было одного звонка, а вместо этого пустил жить с семьей в свою квартиру. И еще сказал, что мне это будет трудно сделать. Вы, Леонид Ильич, слишком мягкий человек, особенно по отношению к друзьям. Вы их тяните за собой и не хотите видеть недостатков, а потом еще отстаиваете, несмотря на всю очевидность прегрешений.
— У него что, вообще нет страха? — удивился Суслов.
— Он боится, но старательно это скрывает. Но боится больше тебя, чем меня. Меня он раскусил и знает, что без веской причины я его не трону. Он у меня сейчас вроде совести: может говорить все, что хочет. Лишнего, правда, не говорит. Когда я спросил, были ли про меня анекдоты, он ответил, что были, но рассказывать не хотел. Не было в них, говорит, ничего смешного. Народ раздражали ваш возраст и немощность, их в анекдотах и высмеивали. А над чем здесь смеяться? Здесь плакать надо. Сделаете все, как надо, и не будет никаких анекдотов.
— Но ты из него хоть один все-таки вытянул?
— А как же. Про твои похороны. На поминках по Суслову выступает его лечащий врач и говорит: "Наш главный враг — склероз — вырвал из рядов строителей коммунизма лучшего сына отечества!" "Наш главный враг — недисциплинированность, — ворчит Брежнев, — мы уже час сидим, а Суслова все нет".
— Да, — сказал Суслов. — Действительно, нечему смеяться. Это не смешно, а страшно. Когда будешь в следующий раз говорить с этим любителем анекдотов, скажи ему, чтобы он меня не боялся. Будет нормально работать, во многом пойдем навстречу. Если подумать, он мог со своими знаниями без всякого риска и ограничений до конца жизни как сыр в масле кататься, а вместо этого, рискуя головой, полез спасать страну. Такое нельзя не оценить. Только уж больно тяжелую он для меня выбрал роль. Точно прозовут Аракчеевым или еще похуже — инквизитором. Он прав в том, что чистка нужна, а как чистить? Ну есть в его списке сотни полторы мерзавцев или тех, кто ими скоро станут. Скорее всего, если начнем копать, все подтвердится. А как быть с тысячами других, о которых ничего не известно? Нужно создавать аппарат контроля чистоты партийных рядов, а в него подбирать кристально чистых людей. Ты много таких знаешь? Я знаю десятка три, и все они на своих местах!
— Он высказал несколько мыслей. Если подумать, можно составить список мероприятий, призванных навести порядок в управлении в части того, что касается кадров. Но без периодической порки провинившихся все равно не обойтись.
— И пороть придется мне. Что он там еще придумал?
— В основном меры по сокращению льгот и привилегий и усилению ответственности за результаты работы. Отдельно стоят меры, призванные уменьшить приток в руководящие кадры детей, как он выражается, чиновников, в первую очередь партийных. Протекция в престижные ВУЗы, обучение в них бездарей, уклонение от армии и использование своего положения для того, чтобы выгодно пристроить сынка, и обеспечить его быстрый служебный рост.
— Меня прибьют, — сказал Суслов. — Если создать службу с такими полномочиями, в нее сразу полезет всякая шваль. Это ведь власть над властью! Мне придется больше бороться со своими работниками, чем делать дело.