Возвращение долга. Страницы воспоминаний

– Ответ вам сообщим через десять дней.

Недоверчиво пожав плечами, я покинул редакцию, не испытывая никакого облегчения от потощавшего своего портфеля.

В жизни мне не часто доводилось проходить испытание страхом.

Но по пути из редакции «Октября» к вокзалу я испытывал самый настоящий ужас. «Вернись, идиот, – говорил я себе, – возьми назад рукопись. Тебе же никто из порядочных людей не протянет руки. Опусти в автомат “двушку”, позвони в редакцию и скажи Идашкину: “Оставьте мою затею в покое, суньте рукопись в мусорное ведро”»… Но я тупо плелся к вокзалу, складывал в кармане кукиш, разговаривая с собой, как с посторонним человеком, и остужая горячую голову мыслью о том, что «Октябрь» также отвергнет рукопись.

Через десять дней – как по заказу – позвонил Идашкин и сообщил, что роман принят, что уже определен номер, что есть два замечания, что главный редактор Всеволод Анисимович Кочетов изъявил желание лично повидаться с автором, что Кочетов будет в редакции в ближайший четверг и мне надлежит явиться туда к полудню, что деньги за железнодорожные билеты, гостиницу и суточные можно будет получить у секретаря редакции…

Радости не было, было чувство обреченности и злости на себя, на свой нерешительный характер, легкомысленность и глупость… И еще… удивление тому, что мне оплатят дорогу и проживание, – прецедент диковинный, обычно в редакциях не очень любят лишние расходы и стараются сами не выступать с инициативой…

Радости не было, но не было уже и страха. Друзей – не литературных – забавляло мое беспокойство, принятое ими за кокетство. «Глупости, – говорили они, – в этой стране подобные конфликты театральны, все прилежно играют свою роль: одни – демократы, другие – консерваторы. Но все платят взносы одной организации, молятся одному богу – партии, которая гарантирует им личное благополучие за преданность. Кто выступает против режима партии всерьез, тот сидит в кутузке или выслан за рубеж. Третьего не дано. Ты тоже, если разобраться, в своих “острых” вещах, критикуя недостатки, защищаешь сам строй, хоть ты и беспартийный. Просто ты, поскольку еще не пуган, немного перестарался в критике, а прав на это у тебя недостаточно, не то имя. Поэтому “левые” тебя отшили, а “правые” пригрели, потому как им тоже хочется поиграть в “левые игры”, надоела преснятина. Конечно, ты можешь и вдарить по базису, но это “в стол”, а тебе же лестно напечататься, жить-то надо…»

Друзья пригасили страх и разожгли любопытство.

Я сидел в приемной главного редактора и видел сквозь оконное стекло, как подкатила черная «Волга», из которой, тяжело опираясь на палку, вылез тощий, высокий мужчина в сером костюме. Хромая, он вошел в приемную, кивнул всем разом и молча скрылся за дверью кабинета. Память цепко схватила засушенный птичий профиль его небольшой головы. Вскоре меня пригласили в кабинет. Холодное прикосновение безжизненной, вялой кочетовской ладони на мгновение внесло сумятицу в стройную схему моей защиты, загодя подсказанной хитроумным Идашкиным.

– Вероятно, вы смущены общением со мной, – без обиняков проговорил Кочетов, едва раздвигая бесцветные губы, – ведь вы видите первого антисемита страны…

Идашкин хохотнул, оценив шутку шефа. Я пожал плечами – собственно, в этой шутке я улавливал долю истины, памятуя романы Кочетова…

– Не стану вас переубеждать, бесполезно. Вот мои претензии к вашей рукописи… Первая претензия – и не претензия, а совет. Уберите эпизод на ипподроме, вы недостаточно знаете бега и лошадей. Особенно это заметно в сравнении с вашим хорошим знанием основного материала… Вторая претензия технически проще, но более щепетильна. У вас в романе есть бедолага и неудачник Левин, главный конструктор, человек-несчастье, все его притесняют. Почему бы вам не дать ему другую фамилию?

Я почувствовал, как деревенеют щеки. Вот он, журнал «Октябрь», со своим оскалом, прямо и откровенно.

– А почему мне менять ему фамилию? – выдохнул я.

– Потому, что иначе мы роман не возьмем, – в тон ответил Кочетов. – Мы недавно опубликовали роман Колесникова «Земля обетованная». Нас завалили письмами, обвиняя в антисемитизме, даже из ЮНЕСКО дали телеграмму. Обвинения надуманные. Но я не хочу повторения. Появится роман Штемлера «Обычный месяц», где один из героев, еврей по национальности, не знает, как унести ноги из нашей страны. Допускаю, что образ правдивый. И ситуация жизненная… Но если вы хотите сохранить главное – измените фамилию.

– Скажем, поменять букву «в» на букву «н»? – не удержался я.

– Шутка ваша неудачная, – резко оборвал Кочетов. – Повторяю, в тексте, кроме фамилии, ничего менять не надо.

– Изменение фамилии само по себе изменит ситуацию, – вдруг вставил Идашкин.

Я вздрогнул – неужто Ю. И. меня поддерживает? Ю. И. – этот верный страж «Октября»?

И Кочетов вскинул брови в удивлении, потом засмеялся коротким, спотыкающимся смехом.