Возвращение домой

– Все никак не верится, что у тебя собственный дом, – не могла надивиться Хетер. – Взрослый человек в полном смысле слова. Нет, ты не подумай, я без всякой зависти говорю. Уж что мне меньше всего требуется, так это свой дом, он только связал бы меня по рукам и ногам. А вот для тебя это, наверно, как осуществление мечты. Особенно когда родные твои так далеко… – Она остановилась, потом добавила: – Извини.

– За что ты извиняешься?

– За бестактность. Сингапур. Я читала в газете, когда ехала утром в поезде.

– Я тоже.

– У тебя есть от них какие-нибудь вести?

– Нет, вот уже долгое время ничего.

– Волнуешься?

– Да. Словами не передать. Я надеюсь только, что они уехали. По крайней мере, мама с Джесс. Все говорят, что Сингапур выстоит, что он слишком хорошо укреплен и стратегически слишком важен, что все силы будут брошены на его защиту. Но даже если Сингапур удастся отстоять, все равно будут налеты и все эти ужасы. Да и ничто, никакая армия, похоже, не в силах остановить японцев. Мне бы только узнать, что там происходит. – Она взглянула на Хетер. – Ты… не могла бы выведать для меня что-нибудь? Я хочу сказать… ну, по своим каналам.

Официант принес кофе. Хетер потушила сигарету и закурила новую. Они сидели молча, пока крепкий черный кофе разливался по чашкам. Когда официант отошел за пределы слышимости, Хетер покачала головой:

– Нет, мы занимаемся только Европой.

– Мне не следовало спрашивать, – вздохнула Джудит. – И Гас там. Гас Каллендер. Во втором батальоне гордонцев.

– Стоп, какой еще Гас?

– Кембриджский друг Эдварда. Он гостил в Нанчерроу. Они с Лавди… как бы это сказать… очень сблизились.

– Лавди? – недоверчиво переспросила Хетер. – Мне она никогда ничего не говорила.

– Неудивительно. Это было что-то необыкновенное. Их моментально потянуло друг к другу, они понимали друг друга без слов. Будто были знакомы всю жизнь. Будто были созданы друг для друга.

– Если он солдат и служит в Сингапуре, он окажется в самом пекле. Я бы не много поставила на его жизнь.

– Да я и сама так думаю.

– Все это проклятая война. Бедная Лавди! И бедная ты. Видно, ничего другого не остается, как сидеть и ждать. Ждать, что будет дальше.

– Ждать – хуже некуда. Ожидать известий. Заставлять себя надеяться на лучшее. На то, что ничего страшного не случится. Я хочу, чтобы мои родители и Джесс остались живы, вернулись бы однажды на родину и увидели Дауэр-хаус. И я хочу, чтобы Гас остался жив – ради Лавди. После Сен-Валери мы думали, что он погиб, но ему удалось спастись и вернуться в Англию, и когда Лавди узнала, она как будто воскресла. Мне и подумать страшно, что ей придется пройти через весь этот ад во второй раз.

– Джудит, что бы ни случилось с Лавди, она все выдержит.

– Почему ты так уверена?

– Я ее знаю. Лавди – крепкий орешек.

Джудит готова была возразить, но Хетер ее остановила:

– Слушай, мы с тобой проболтаем так весь день и ничего не успеем. У меня в бумажнике – два билета в Альберт-холл, мне мой шеф дал. Концерт начинается через полчаса. Идем… или ты хочешь пройтись по магазинам?

– А что будут исполнять?

– Скрипичный концерт Уильяма Уолтона[84]

и Второй фортепьянный концерт Рахманинова.

– Отставить магазины!

Они допили кофе, заплатили по счету (со щедрыми чаевыми всем, кому положено), забрали из гардероба одежду (еще чаевые) и вынырнули на ледяную Пикадилли. Едва они очутились на улице, как к обочине тротуара подкатило такси, из которого вышел капитан ВМС с невзрачной дамой. Девушки подождали, пока он рассчитается с таксистом, и потом, не теряя времени, запрыгнули в машину, пока их не опередил кто-нибудь другой.

– Куда едем, милые дамы?

– В Альберт-холл. И мы ужасно спешим.

Концерт был чудесный и с лихвой оправдал ожидания Джудит. Уолтона она слышала впервые, зато Рахманинова знала и любила давно. Растворившись в звуках, она перенеслась в какое-то иное измерение, неподвластное времени и переменам, чуждое житейским заботам и треволнениям, не ведающее войн и смерти. Остальная публика, заполнявшая огромный зал, была в равной степени очарована музыкой, и, когда концерт закончился и отзвучали последние аккорды, бурные аплодисменты длились по меньшей мере минут пять.

Но вот настало время уходить. У Джудит было такое чувство, будто она эти два часа легко и свободно парила под облаками и теперь вынуждена снова спуститься на землю. Концерт так захватил ее, что она начисто забыла о своей простуде, но теперь, когда они стали пробираться через толпу по застеленному ковром проходу к фойе и выходу, головная боль и воспаленное горло с новой силой напомнили о себе, и она поняла, что по-настоящему заболевает.

Они планировали пройтись до Мьюз пешком или подождать автобус, но, выкатившись вместе с людским потоком в черный, затемненный вечерний город, увидели, что идет дождь вперемешку со снегом, а у них обеих не было зонтиков. Они остановились посреди тротуара и, стараясь не обращать внимания на то, что их немилосердно толкают и задевают хлынувшие из концертного зала люди, стали соображать, есть ли у них шанс поймать такси. Но это казалось несбыточной мечтой.