Возвращение домой

Джереми положил ручку, отвлеченный видом из окна: маленький паром, попыхивая дымком, полз через спокойные серебристые воды залива Лонг-Айленд-Саунд в направлении Файр-Айленда. Он уже исписал несколько страниц, а до сути не добрался. Ему вдруг пришло на ум, что он бессознательно тянет время из страха, что не сумеет найти нужных слов, – слишком важным было то, что он хотел сказать. Он начал письмо так бойко, но теперь, когда подступил к самому главному, уверенности поубавилось. Он следил глазами за паромом, пока тот не скрылся из виду за густыми зарослями кустарника. Потом взял ручку и принялся за продолжение письма.

То, что я встретил тебя в Лондоне, застал в доме Дианы, было нежданным и драгоценным подарком судьбы. И как хорошо, что я оказался там в тот момент, когда тебе нездоровилось и когда тебя снедала тревога. Та ночь с тобой, когда ты открыла мне свою душу и обратилась ко мне за утешением (надеюсь, не напрасно), стала в моем воспоминании чем-то вроде маленького чуда. Никогда я не забуду, какая ты была.

Правда заключается в том, что я тебя люблю. И наверно, любил всегда. Но я не осознавал этого вплоть до того самого дня, когда ты вернулась в Нанчерроу и я услышал, как у тебя в спальне играет «Утоление жаждущих», и понял, что ты снова дома. По-моему, ты писала письмо своей матери. В ту минуту я наконец понял, как много ты для меня значишь.

Влюбляться во время войны, связывать себя обязательствами – довольно глупый эксперимент, и я убежден, что ты думаешь так же. Ты любила Эдварда – он погиб; кто захочет пройти через такое во второй раз? Но когда-нибудь война закончится; даст бог, все мы благополучно доживем до этого дня; и тогда вернемся в Корнуолл, к прежней жизни. Когда это произойдет, я бы больше всего на свете хотел, чтобы мы опять были вместе, потому что теперь я не могу представить свое будущее без тебя.

На этом месте он остановился опять, отложил ручку, взял исписанные листки и прочитал их. Последний абзац показался ему слишком высокопарным. Он знал, что не принадлежит к тем счастливцам, которые умеют выражать на бумаге свои чувства. Роберт Бернс и Роберт Браунинг были способны передать страсть в нескольких отточенных стихах, но Джереми Уэллс не обладал поэтическим даром. Приходилось удовлетворяться тем, что получалось, и потому его терзала мучительная неуверенность.

В конце концов заветным его желанием стало жениться на Джудит, но имел ли он право даже заикнуться об этом? Много старше ее, он – к чему обманывать себя? – вряд ли был для нее блестящей партией. Будущее не сулило ему ничего более интересного, чем жизнь сельского врача, к тому же с весьма скромным достатком. А Джудит, благодаря своей покойной тетке, девушка обеспеченная. Не подумает ли она, не скажут ли люди, что он охотится за ее богатством? Он предлагал ей стать женой сельского доктора, зная по собственному опыту, что это значит: бесконечные телефонные звонки, от которых нет покоя ни днем ни ночью, испорченные праздники, еда когда попало. Конечно, она заслуживает лучшего. Ей нужен мужчина, с которым она получит то, чего никогда не знала, – спокойную семейную жизнь… плюс доход, соответствующий ее собственному. Она выросла и стала так прелестна, так обворожительна… при одной мысли о ней сердце у него замирало… мужчины будут сходить по ней с ума. Не будет ли чудовищным эгоизмом с его стороны просить ее руки сейчас, именно в этот момент?

Но пожалуй, он зашел уже слишком далеко, чтобы остановиться на полпути. Терзаясь сомнениями, Джереми опять потянулся за авторучкой и, стиснув зубы, двинулся дальше.