Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

В своей государственной жизни Николай Второй придавал большое значение внешней стороне царствования, на первый взгляд поверхностной, мишурной. Назовем её условно демонстративно-символической. Это торжественные церемонии с участием народных представителей, парады, молебны, крестные ходы, торжественные закладки новых зданий, освящения, обеды, полковые праздники и многое, многое другое, где подданным предоставлялась возможность находиться уже не в мысленной связи со своим государем, а непосредственно. И после всех этих событий оставалась масса фотографических снимков, многие из которых потом размножались типографским способом и широко распространялись среди народа. Россия и монарх в представлении большей части стосорокамиллионного населения империи были едва ли не синонимами. Обыкновенный ум человека всегда ищет замены чего-то сложного, многосоставного более простым, цельным и ясным. Русский царь во многом был заменой-символом непонятного, пугающего своей сложностью бюрократического аппарата державы, и отношения в антитезе "власть — подданный" становились при помощи этого символа на удивление простыми и понятными.

Ступень семнадцатая

МОРСКАЯ КРЕПОСТЬ

Минул девятьсот двадцатый год, а бывший царь так и не вернул себе власть. Не помогли свержению большевиков ни Колчак, ни Юденич, ни Деникин, ни Краснов, ни поляки, ни Врангель. Гражданская война к началу двадцать первого года практически завершилась. Николай так и не понял, как могли полуголодные оборванцы, плохо обученные красноармейцы противостоять прекрасно экипированным армиям белогвардейцев, возглавляемым опытнейшими генералами, закончившими царские академии, бившими немцев и австрийцев в мировую войну. Злое отчаяние начинало бурлить в его душе, и утешало лишь то, что, насколько он был осведомлен, большевистская партия теперь кипела фракционной борьбой и можно было предположить, что через год-два от гигантской пирамиды — Всероссийской Коммунистической партии большевиков не останется и камня на камне.

Петроград же, как и вся страна, зимой двадцать первого года все глубже погружался в омут промышленного краха, голода, всеобщего недовольства властями. Митинги рабочих, трудившихся за мизерный паек и со дня на день ожидавших, что предприятия закроют, что всех выгонят на улицу, следовали один за другим. Все, даже совсем неосведомленные о рабочих выступлениях люди, ожидали того, что скоро грянут чьи-то призывные трубы, недовольство людей перельется через край, и вспыхнет бунт, способный смести в Петрограде большевистскую власть. Но большевики, прекрасно знавшие о настроениях петроградских жителей, готовились: ночью на автомобилях по городу разъезжали усиленные патрули, а лед Невы постоянно взламывал своим стальным форштевнем ледокол «Ермак», пронзая густую мглу ночного питерского неба голубыми стрелами лучей прожекторов.

— Для чего они ломают лед? — спросил Николай у Лузгина, когда в феврале они как-то встретились у спуска к Неве, обрамленного молчаливыми сфинксами.

Лузгин с улыбкой посмотрел на вздыбленные на середине реки ледяные глыбы, успевшие уже превратиться в корявые торосы, и сказал:

— А как же не ломать? Вдруг рабочие карельской стороны города захотят объединиться с трудящимися ингерманландской? В единстве — сила. И возьмет вся эта сила да и двинет на Смольный. Так никаких войск Петроградского гарнизона не хватит, чтобы их удержать в благородном порыве смести своих угнетателей. Вот и ломают лед, чтобы при наличии разведенных мостов пролетарского единства не получилось.

— Понятно…

— Кстати, Николай Александрович, не хотите ли со мной по льду прогуляться? В том месте его не ломают. Смею вас заверить, очень интересная прогулка оказаться может.

Лузгин говорил как-то легко, небрежно, и поэтому Николай взглянул на него с недоверием, не понимая, чего он хочет от него, но увидел, что лицо бывшего сыщика совершенно серьезно.

— Да объясните толком, что за прогулка по льду?

— Неужели не догадываетесь? Тогда я вам все подробно расскажу. Так вот, по моим данным, в Кронштадте, в той самой морской твердыне, что ваши многопочтеннейшие предки изволили основать для защиты Петербурга с моря, тоже неспокойно — буза намечается, как у моряков говорится, ибо матросики-то, они только вчера матросские робы надели, а позавчера за плугом ходили. А кому, как не крестьянину, сейчас в России хуже всех живется, сами знаете. Погреб пороховой Кронштадт теперешний. Чиркни спичкой — полетит все к небесам вместе с большевиками, а силы у крепости морской немалые. На фортах да на кораблях, в гавани его стоящих, полторы сотни пушек от трех до двенадцати дюймов. Стены фортов по пяти метров толщиною, из железобетона, на совесть вами и вашим батюшкой строились. Ну так возьмите Крондштадт своей державной рукой, а там и весь Петроград за восставших моряков встанет. Положение самое удобное…