Возвращение к легенде

На НП тоже ликовали. Наблюдатели, повернув свои стереотрубы на восток, шарили по зубчатой кромке леса. Выпросив у кого-то бинокль, я вглядывался в дорогу — она розовато блестела от росы и восходящего солнца. «Вот они!» — воскликнул один из бойцов, показывая вдаль. На дороге у самой опушки сверкнула какая-то точка, за ней другая, третья… Мы закричали «ура»…

Это были танки — первые, какие мне пришлось увидеть с начала войны. Они приближались. Мы уже различали шум моторов, лязг гусениц. И вдруг тот же наблюдатель отпрянул от трубы и растерянно пробормотал: «А почему у них на башнях кресты?» — «Что за ерунда! — оборвал его Нужный. — А ну, пусти!» Отстранив бойца, замполит стал смотреть сам. Вглядевшись, он побледнел и повернулся к нам: «Все на места! Это немцы!»

Артиллеристы бросились бежать к своим орудиям. Сеня, вырвав у меня бинокль, заспешил к топографам, которые уже наносили на планшеты приближающуюся вражескую колонну. На НП тонко запищал телефон. «Что? — крикнул телефонист. — И у вас?» Он протянул трубку подполковнику: «Докладывает сосед. Там у них, — боец кивнул на запад, в сторону станции, — тоже танки!» Логунович толкнул меня в плечо: «Беги к штабным документам, быстро!»

Но только я выскочил из окопа, как над моей головой просвистел снаряд и разорвался метрах в ста, взметнув черный столб земли и дыма. И сразу померкло солнце. На нас посыпались сотни снарядов и мин…

Что произошло потом, я помню смутно. Сохранились какие-то обрывки воспоминаний, не укладывающиеся в целое… Вот я бегу и наталкиваюсь на одно из наших орудий, стреляющее по танкам. Они уже близко, идут через поле, оставляя за собой широкие полосы примятой ржи. Орудие стреляет прямой наводкой, я помогаю заряжающему — подношу снаряды. Мы работаем лихорадочно, не замечая ничего, кроме ползущих на нас танков с черными крестами на башнях. Один из них вздрогнул и остановился. Попали! Из открывшегося люка повалил дым, выпрыгнули черные фигурки танкистов. Мы продолжаем стрелять. Взрыв! Еще взрыв! «Молодцы!» — кричит появившийся откуда-то Логунович. Но вдруг, увидев меня, матерится. «Тебе что приказано? Спасай документы!..» И вот я снова бегу. Шквал огня усиливается. Один из снарядов угодил в повозку с боеприпасами. Она горит, рвутся патроны. Мечутся, ржут обезумевшие лошади, пытаясь освободиться от смертоносного груза. Бегает по полю маленькая девушка-санинструктор, подбирает раненых, сволакивает их в ближайшую воронку. Помогаю ей, но, вспомнив приказ командира полка, бегу дальше… Вот и наша штабная машина. Ко мне бросается испуганный шофер: «Что делать?» Я прыгаю к нему в кабину: «Давай в укрытие!» Отчаянно лавируя между людьми и повозками, машина съезжает с холма и мчится по узкой лесной дороге. Мы ищем наши тылы, но их нет. Вдоль дороги разбросаны бумажные мешки с сухарями, ящики с консервами, дымит брошенная кухня… Стоп! Я ударяюсь лбом о стекло, вижу: дальше ехать нельзя — перед нами болото. А позади немцы. Над головой, шурша, проносятся снаряды и рвутся где-то там, на холме. Здесь тише, только слышен рокот моторов — справа, слева, везде… Вдруг совсем близко, за кустами, раздается автоматная очередь и чьи-то громкие голоса, похожие на лай. У шофера на поясе две «лимонки», я тянусь к ним Но шофер хватает меня за руку, кивает на ящики с документами. Нет, документы ни в коем случае не должны достаться врагу — так написано во всех уставах. Шофер растерянно смотрит на меня, я на него. Но я старший, и я решаю: сжечь! Я пишу на листке из блокнота акт, даю подписать шоферу. Затем он достает запасную канистру, обливает ящики бензином, включает газ и швыряет в кузов зажженную паклю. Охваченная пламенем машина ползет в болото. Трещит дерево, взлетают огненные лепестки и осыпаются пеплом. Машина медленно погружается в топь, скрывается под водой…

Теперь мы свободны. Но куда идти? Бой уже затихает. Орудийная стрельба смолкла, за лесом на холме слышны лишь редкие автоматные очереди. И все-таки мы карабкаемся наверх, цепляясь за кусты. Навстречу идет еще какая-то группа людей. Прячемся за деревьями, замираем. Шофер дает мне «лимонку», а сам снимает с плеча карабин. Но это наши. Я вижу бледное, измазанное землей и кровью лицо Сени, выбегаю из укрытия, но чуть не получаю пулю в лоб. «Дурак, — мой друг держит в руке дымящийся наган. — Я думал, что немец. Не задел?» — «Нет, а ты ранен?» Сеня отмахивается: «Ерунда, слегка поцарапало». Он сообщает об исходе боя. Дивизия окружена, боевой порядок нарушен. Генерал убит. Командир полка приказал пробиваться на восток малыми группами. Вот и все.