Возвращение на Трэдд-стрит

– Вы только что предложили мне работу?

– Просто предложение консультировать нас время от времени. Если ваш дар вернется.

– Должен вернуться. Шестое чувство моей матери исчезло, когда она была беременна мной, но вернулось, как только она родила. Но если да, вы серьезно?

– Я серьезен, как сердечный приступ. Мне нравится быть непредвзятым, и мне кажется, вы могли бы придать нашей детективной работе новое измерение.

Я ощутила то, что можно описать только как нечто теплое и пушистое, как будто я в середине дня надела пижаму и свернулась калачиком перед камином. Впервые в жизни я почувствовала, что мой дар – или как там еще его назвать – имел некую ценность не только для циркового номера или салонного трюка.

– Я подумаю об этом, – пообещала я.

– Можете не торопиться. Но спасибо, что не ответили сразу отказом.

Я мгновение помолчала, но меня подтолкнула моя совесть.

– Боюсь, вы передумаете после того, как я вам кое-что расскажу. Я была не полностью откровенна с вами.

– Вы хотите сказать, что на самом деле не беременны? – Его слова так удивили меня, что я расхохоталась совершенно не по-женски, но поспешила зажать рот рукой. – Если бы я притворялась, то какой же в таком случае из вас детектив?

Томас лишь улыбнулся, и я знала, что он ждет, и будет ждать столько, сколько мне потребуется, чтобы рассказать ему всю историю.

– Дело в том, что я нашла на пороге своего дома бандероль. Это было некоторое время назад, до того, как я узнала, что было в признании Бриджит Монахан Гилберт на смертном одре.

– Что за бандероль?

– Старая. Датированная 1898 годом. Без имени получателя. Только адрес – Трэдд-стрит, дом пятьдесят пять. Похоже, ее уже открывали раньше, потому что шпагат, которым она была перевязана, был разрезан и снова завязан узлами. В свертке лежали несколько страниц газеты «Нью-Йорк таймс» – именно так мы угадали, сколько лет этому свертку.

– Мы?

– Софи и я. Она была со мной, когда я его открыла. Я нарочно сделала это при ней, так как она одна из немногих, кому известно про мой «дар», и она не пугается, если происходит что-то странное. И увидев этот сверток, я сразу поняла, что с ним что-то не так. Это просто чувство, и я давно научилась обращать внимание на такие вещи.

– И вы оказались правы?

– О да. – Какое-то время мы оба молчали; я набиралась храбрости рассказать остальную историю, а он просто ждал. – Это было крестильное платьице – без чепчика. Сшитое Сьюзан Бивенс, как и найденный вместе с останками комплект одежды для младенца. На вид очень старое – старше середины шестидесятых годов XIX века.

Последовала долгая пауза, как будто он переваривал информацию.

– И оно точно такое же, как и чепчик Ирэн Гилберт.

– Абсолютно верно. Но я поняла, насколько все это странно, лишь прочтя признание Бриджит Гилберт, в котором она говорит, что, поняв, что умирает, отправила платьице обратно в Чарльстон, но чепчик оставила себе. А умерла она в 1898 году.

Томас Райли кивал, как будто медленно собирал информацию в огромную картотеку в своем мозгу.

– Итак, если это то же самое платье, как вы думаете, где оно было все это время?

– Будь у меня ответ на этот вопрос, это помогло бы нам понять, как оно попало ко мне. Какая-то часть меня хочет, чтобы это был просто кто-то из соседей, кто, убирая чердак, случайно нашел сверток с моим адресом и подбросил его к моей входной двери. Но обычно в моей жизни все происходит не так.

– Там был штемпель? – спросил он. Выражение его лица ничего не выдавало.

Я покачала головой.

– Нет. По словам Софи, почтовые посылки в этой стране появились лишь в 1913 году, так что, если этот сверток был первоначально отправлен из Нью-Йорка в 1898 году, его доставила бы частная курьерская служба.

– Но он просто внезапно появился у вас на пороге.

– Да. И я считаю, что он мог быть доставлен… нетрадиционным способом. Я бы не удивилась. Ведь я разговариваю по телефону с моей бабушкой, а она умерла много лет назад. – Я пристально посмотрела на него, пытаясь прочесть выражение его лица, но оно оставалось бесстрастным. – Вы мне не верите?

Томас глубоко вздохнул.

– Как я уже сказал, мне нравится сохранять непредвзятость. Я спрошу в округе, не находил ли кто-нибудь его во время уборки на чердаке. Нельзя исключать ничего. – Он на миг умолк. – Хотя, похоже, я уже знаю ответ на этот вопрос, но почему вы сами не сказали мне раньше?

Это не было обвинением, но я замешкалась, прежде чем ответить.

– Потому что самое правдоподобное объяснение того, как и почему он оказался на моем пороге, показалось бы вам самым невероятным. По крайней мере, до этого момента. – Я посмотрела на него, и мне в голову пришла одна мысль. – Означает ли это, что у меня будут проблемы из-за утаивания улик?

– Нет, потому что вы отдадите его мне, когда мы вернемся к вам домой. Мы сравним платье и чепчик Гилбертов с теми, что были найдены с останками, чтобы увидеть, есть ли между ними связь.

– У вас есть сомнения? – спросила я. – Потому что у меня их нет. Так же устроена моя жизнь.

Некоторое время он молчал, а затем удивил меня тем, что рассмеялся.

– Что смешного?