Возвращение Остапа Крымова

Утром следующего дня председатель принимал работу. Минут десять он вглядывался в метровый барельеф Шолом-Алейхема. То щурясь, то широко открывая веки, то подходя ближе, то отходя на дальнее расстояние, председатель прикидывал художественную ценность произведения. Как всегда, когда работа была уже выполнена, все они становились придирчивыми критиками. Наконец, председатель подошел к художнику.

Сдается мне, что он на Ленина маленько смахивает?

Так ведь какой есть, — степенно ответил художник. — Да и Ленин сам-то на четверть был евреем.

Да ну? — недоверчиво посмотрел председатель.

Чтоб я сдох! — безапелляционно заявил художник.

Председатель еще раз посмотрел на композицию, водруженную над входом Дома культуры.

Ну, в общем, хорошо. И цитата — что надо. Ладно, художник, я слово держу. Дуй в бухгалтерию за деньгами, я уже распорядился подготовить тебе пятихатку.

Когда художник скрылся в здании конторы, председатель еще раз посмотрел на монументальное панно. Ему оно положительно нравилось. Длинные усы Шолом-Алейхема были по-генеральски загнуты вверх, как у командарма Буденного. На лысой макушке косо сидела кипа, сделанная художником из молота фигуры Мухиной. Длинная козлиная борода напоминала старика Хоттабыча. Выпуклый лоб дышал мыслью. Под барельефом на ослепительном киргизском солнце сверкала фраза: «Мы придем к победе коммунистического труда. Шолом-Алейхем».

ПОД КРЫШЕЙ ДОМА СВОЕГО

Все крупные города сталкиваются с проблемой мусора. Но каждый решает ее по-своему. Тем более примечательны случаи, когда мусор решает проблемы большого города.

Остап Крылов (Из доклада на торжественном заседании работников коммунального хозяйства)

Ни для кого не секрет, что сельский менталитет отличается от городского, как «запорожец» от «девятки». Корень «мент», присутствующий в этом слове, только подтверждает это правило.

Остапу не раз приходилось слышать от харьковчан фразу, произносимую с неизменной значительностью и глубоким подтекстом: «Харьков — мусорской город». Признавая этот факт, жители города не смогли бы с уверенностью ответить, хорошо это или плохо. Не вдаваясь в глубокий анализ существа вопроса, подавляющее большинство ответило бы одной фразой: «Лучше мусорской, чем бандитский». Так ответили бы мелкие торговцы, пенсионеры, крупные предприниматели, домохозяйки и сами бандиты. Последние, действуя четко по неписаным законам, никогда не держали злобы на правоохранительные органы в соответствии с правилом: поймался — сам виноват.

После перестройки, независимости и всеобщего обнищания как-то устоялось общественное мнение, что от сумы или тюрьмы все равно не уйти. Государство, потеряв стержень своей былой силы — партийную иерархию и дисциплину, — расслабило вожжи контроля, позволив силовым структурам самим приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Таким образом, к концу девяностых годов в общественном мнении населения бывшего Союза прочно устоялись три вида современного произвола: бандитский, мусорской и чиновничий. Эти три силы правили реальную власть в городах и городишках, вяло реагируя на декреты, постановления и законы, издаваемые Центром. Смена законодательной базы в стране происходила с такой частотой, что броуновское движение реальной жизни на практике оказывалось самым стабильным явлением окружающей действительности. Реальное бытие лепилось из тех кусков разной твердости, которые достались нам от развала Союза. Милиция оказалась среди самых твердых и консолидированных обломков прошлой силовой системы.

Правоохранительные органы, являясь частью всеобщего спектакля, в котором за бутафорские деньги можно было купить только бутафорскую еду, исправно подыгрывали своему государству, делая вид, что живут на одну зарплату. Но на самом деле наш милиционер, будь он высоким начальством или рядовым постовым, снимая портупею, а затем и трусы, становился таким же человеком, как колхозник или слесарь. Он ложился на свою жену, такую же простую женщину, как жена инженера и автомеханика. И точно так же, несмотря на качество проведенной ночи, поутру эта женщина требовала деньги на харчи, шмотки и детей. И эта единая основа нашего бытия заставляла ветвиться и множиться единственную извилину у милиционера из известного анекдота. И если даже кто-то продолжал честно выполнять свой служебный долг, то это уже приравнивалось к гражданскому подвигу, явно пренебрегая тем, что в современных условиях женщины героев откровенно побаиваются.

Кстати, Остапа всегда трогал тот факт, насколько анекдоты о милиционерах, прежде всего, нравятся им самим. На самом деле, искренне шутить над собой может позволить только тот, кто знает свою силу и превосходство. Поэтому современный милиционер от всей души веселился над народной выдумкой, поддерживая в массах заблуждение о своем былом невежестве.