Возвращение Остапа Крымова

Нильский захохотал и упал на кровать. От лишней кинетической энергии сетка прогнулась, и Нильский больно ударился задом о пол, но только засмеялся еще больше.

Подумайте, Жора, почему Крымов заставлял нас все время работать параллельно и почему, когда вы нагнетали страсти вокруг своих ребят, это только приносило мне дополнительный прирост по «справке»?

Мысли теснились в голове Жоры, давя друг друга. И вдруг острая догадка пронзила огненной стрелой мозг Жоры, ударилась о чугунный лоб завхоза и отрикошетировала в ноги, отчего тот вскочил.

Понял! Во, черт, запутал как! Ну, хитрюга! Вот мозух! — кричал Жора, озаряясь идиотской улыбкой и вращая глазами, как «однорукий бандит» барабанами. — Дотумкал! Ведь телефоны, по которым докладывают дистрибьюторы, и справочные телефоны, — одни и те же.

И только теперь соратники поняли замысел маэстро. Девушки-телефонистки напрасно зубрили свои талмуды — было всего несколько звонков из психбольницы, таможни и института судебной экспертизы. Зато беспрерывно звонили юноши-дистрибьюторы с краткими докладами об очередных фиаско. Ни студенты, получившие от Жоры номера телефонов для докладов, ни девушки-телефонистки не знали, что каждый звонок автоматически включал таймер, который, не разбираясь, кто, зачем звонил, пересчитывал секунды в местную валюту. Хозяева телефонов — занятые начальники и их мелкие подчиненные — были рады избавиться от надоевших юношей и разрешали сделать им короткий местный звонок с телефона офиса. Через месяц начальникам приходили длинные списки телефонных счетов, в которых мизерные суммы за минутный разговор по телефонной справке не поражали воображения. Те же начальники, которые были подотошней и которые докапывались до назначения звонка, решали, что, как всегда водилось на Руси, подчиненные просто звонили по своим нуждам за счет фирмы. И ушлые начальники собирались сделать угрожающие предупреждения своим подчиненным. Но мелочность суммы откладывала массовую экзекуцию до следующего месяца, когда в счете опять мелькали номера телефонов платной справки. Но все мы — дети этой страны и привыкли всегда находить доказательства того, что воровство в ней неистребимо. В городе было сорок тысяч мелких, средних и крупных фирм, в некоторых из них находились телефоны в каждой комнате.

Остап правильно рассчитал менталитет клиентуры. Для того, чтобы ринуться в чреватое бюрократической волокитой разбирательство из-за трех рублей, мы слишком ленивы. Если бы это был счет на частный телефон, перед офисом «Телекома» выстроилась бы манифестация протеста. Но чужой счет не заботил никого, кроме его хозяина. Допустить, что кто-то на дармовщинку позвонил, можно было с вероятностью девяносто девять к одному. Допустить, что кто-то признается — сто к нулю. Начальники кряхтели, потирали в расстройстве затылки, но счета оплачивали.

Вечером того же дня компаньоны допоздна обменивались впечатлениями. Жора, вспоминая свои расстройства, весело ржал. Нильский хихикал над тупостью Жоры. Остап, хоть и уставший от сегодняшней проповеди для «Христиан Новой Эры», весело шутил над соратниками. Когда тема начала выдыхаться, а повторяющиеся шутки начали приобретать противный оттенок, из часов выскочила кукушка, каркнула один час ночи и от греха подальше заскочила обратно.

Все, друзья, давайте подведем итог, — сказал Остап, уютно поместившись в кресло и вытянув ноги. — Я думаю, сроку нашему справочному бизнесу — месяца три-четыре, от силы. Потом надо потихоньку закрываться. Этот город слишком мал и беден для любого бизнеса, дающего тысячу процентов прибыли, и длительностью более трех месяцев. Сейчас всем спать, а завтра, Сан Саныч, доложите мне о готовности следующего этапа. Мы должны полностью уложиться до ноября, а впереди очень трудоемкие работы.

Вечером Остап уехал к Вике. Ее родители отдыхали на юге, оставив квартиру в распоряжение влюбленных. Впрочем, Вика так до сих пор терялась, как же все-таки можно было назвать их отношения с Остапом. Можно ли было их назвать влюбленными? Крымов очень редко оставался ночевать, и даже после акта любви он торопился к себе, ссылаясь на холостяцкую привычку спать одному. Он всегда был весел и нежен с ней. Только иногда тень какой-то мысли или воспоминания затуманивала его глаза, и, застывшие, они смотрели как будто сквозь Вику, и была в них какая-то неземная глубина, как у человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы. Этот взгляд пугал ее, и она, испугавшись этой глубины, начинала сразу же тормошить Остапа. Он мгновенно возвращался в себя и становился таким же ироничным и веселым, как обычно.