Возвращение росомахи

Боцман опять охотился, не зная промаха. Точность прыжков и сила челюстей не оставляли намеченной жертве никаких надежд. Озлобленность угасала. Совсем недавно каждая его клетка требовала мщения за перенесенные страдания и несчастья. Теперь это чувство вытеснялось наслаждением от вернувшихся сил и сопричастности к ликованию расцветавшей под лучами щедрого солнца тайги. Тем более что настала та благодатная пора, когда запах двуногих надолго выветривается из нее. Кот без опаски спустился с гор и поселился в долине Главной реки, где водились косули, да и зайцев здесь было заметно больше.

Конец весны и лето выдались засушливые. За две полные луны с раскаленных добела небес не упало ни единой капли. Опаленные листья безжизненно сворачивались и, сухо шелестя, облетали. Хлябистые болотины превратились в крошащиеся под копытами оленей пустоши. Илистые речные заводи обнажились до дна и покрылись обжигающей коркой, изрезанной сеткой глубоких трещин. Горные ручьи иссякли. Их русла теперь напоминали неровно вымощенные желтокоричневыми валунами дороги с вялой струйкой, сиротливо соединяющей блюдца теплой воды.

От зноя Боцман находил спасение в узком каменном развале, на дно которого солнце не заглядывало даже в полдень. Однажды он отдыхал на полюбившейся шершавой плите. Вдруг в отдалении возник шум. Кто-то, грузно перепрыгивая через преграды, бежал от реки в его сторону. Кот насторожился.

Вот мелькнул смутный силуэт, и в струях ветра он явственно учуял дурманящий запах крови.

Это был лось, раненный на берегу залива геологами, добравшимися и до этой глуши. Пуля «турбинка» разорвала ему легкие. Кровь хлестала из раны на мокрые от пота бока, клокотала в пробитой трахее.

Возбужденный Боцман затрусил по буро-красному следу в предвкушении поживы. Однако сохатый не собирался испускать дух. Он зашел в обмелевшую старицу и, жадно напившись, выбрался на другой берег. Здесь лег было в тени деревьев, но, увидев рысь, переплывавшую старицу, встал и, тяжело ступая, скрылся в хвойной чаще.

Боцман с досады отрывисто вякнул вдогонку и настырно продолжил преследование. След привел к скату высокой гряды. Лось попытался с ходу перевалить ее, но, поднявшись до середины, выдохся. Голова, увенчанная еще неокостеневшими лопатами рогов, опускалась все ниже и ниже. Дышал лось с натугой и прерывистым свистом. Быстро густеющая в сухом воздухе кровь забивала легкие. Розовая пена клочьями срывалась с губы. Бык с усилием поднял голову, поглядел мутнеющим взором на Боцмана, словно приглашая скорее прекратить жестокие мучения, и, теряя последние силы, уронил ее на грудь и замер неподвижно в ожидании смерти. Наконец ноги подломились, таежный исполин рухнул и покатился по круче…

От обильной еды утроба поджарого Боцмана туго растянулась. Обжора забрался под навес из мохнатых еловых лап и, изнемогая от сытости, лежал там до тех пор, пока жажда не погнала его к старице.

Здесь, у самого берега, между подводных валунов чуть шевелилась еще одна ненасытная обжора — щука. Из ее пасти торчал хвост крупного налима: налим был так велик, что щука сумела заглотить его лишь наполовину.

Боцман приблизился к щуке почти вплотную, но она, скованная непомерной добычей, даже не смогла сдвинуться с места. Кот есть кот. Несмотря на сытость, он не устоял перед соблазном отведать двойного рыбного деликатеса. Потом, утолив жажду, лениво побултыхался в старице. Вода, благодаря родниковой подпитке, была достаточно холодной и хорошо освежила.

В сытом блаженстве он не придал значения тому, что запах дыма, витавший в тайге уже несколько дней, к вечеру заметно погустел. Из-за гор медленно выползала сизая пелена. Но не один Боцман был так беспечен. Ведь для многих зверей сушь принесла облегчение уже тем, что избавила от кровососов. Теперь можно было в любое время суток спокойно пастись либо принимать водные ванны. Благо река широкая, глубокая, и ей не страшен длительный зной. А то, что высохли до трещин илистые заводи и болотины, только на пользу — они-то и были главными рассадниками комаров и мошкары.

Беда пришла ночью, когда объевшийся Боцман, изменив кошачьей повадке бродяжничать под луной, крепко спал.

Отблески приближающегося пожара заполыхали на побагровевшем небосводе. Дым тянулся по долине и быстро заполнял ее пределы, ограниченные справа и слева горными отрогами. В зловещих отсветах зарева летели птицы, неслись к реке потоком разномастные, но одинаково перепуганные, взъерошенные звери. Сквозь топот множества копыт доносился отдаленный рокот пламени.

Наконец стена слепящего огня одолела последний увал и, как туго наполненный парус, понеслась по долине наискосок от пристанища Боцмана.

Кот, спавший под плотным навесом ветвей ели, наконец почувствовал неладное и открыл глаза. Мимо пронесся черной молнией подпаленный заяц. Высунувшись из-под зеленой кровли, Боцман вмиг сообразил, что и ему надо бежать со всех ног, но только куда? Где спасение?