Возвращение самурая

Но и этого было достаточно, чтобы понять: под видом торговых сделок нынешние правители Приморья платили за военную помощь против большевиков всеми ценностями края – золотом, пушниной, углем, рудой. Все это почитай что бесплатно вывозилось из России в трюмах иноземных транспортов.

Василий поспешил при первой же назначенной ему встрече сообщить о размахе этого беспримерного грабежа. Однако бывшие сослуживцы Василия по разведывательному отделению штаба Приамурского военного округа, похоже, не сочли эти сведения важными новостями.

– Голубчик, – лениво отозвался на взволнованную речь Василия его давнишний знакомец, капитан Меньшов, ковыряя вилкой запеченного в яйце трепанга – шедевр кухни кафе «Шато-де-Флер», – вы знаете, сколько при царе-батюшке стоила землица здесь, в центре города?

– Затрудняюсь сказать, – пожал плечами Василий. – Но, наверное, прилично?

– А не хотите три копейки за квадратную сажень? Почитай даром, батенька. А когда спохватились центр отстраивать – вся земля уже иностранцами скуплена. Смешно сказать, двадцатирублевый, по прежним ценам, участок под особняк контрразведки на Полтавской город почти за пятнадцать тысяч у какого-то англичанина выкупал. А вы говорите – лес, уголь пароходами… Конечно, гребут.

– Так ведь какой уголь! – настаивал Василий. – Ведь сучанский лучше знаменитого английского «кардифа» по плотности, по чистоте сгорания. И добыча почти даром обходится. Нешто самим нам такое добро не надобно?

– Нам? – зло прищурился Меньшов. – А оно теперь наше? Кому это все должно достаться? Большевикам?

– России, – негромко отозвался Василий.

– Кааа-кой России?! Нет ее, России, – почти выкрикнул капитан и залпом допил японскую рисовую водку в своем стакане.

– Честь имею, – поднялся из-за столика Василий, бросая иену подскочившему официанту.

– Ах, я оскорбил ваши патриотические чувства, господин японский переводчик, – издевательски процедил капитан. – Не изволите ли дуэль? На самурайских мечах, конечно?

Василий низко наклонился к нему и размеренным шепотом отчеканил:

– Опомнитесь. Мы не на любовном свидании – истеричные сцены мне ни к чему. На нас начинают обращать внимание. В следующий раз извольте быть трезвым, или наше сотрудничество я буду считать законченным.

И не давая Меньшову опомниться, он быстрым, но спокойным шагом вышел из кафе.

Поздний летний вечер был, как это часто бывает в здешних краях, теплым, но дождливым. Переливались электричеством вывески модных магазинов и ночных увеселительных заведений. По мокрой мостовой шуршали шины редких авто и пролеток с поднятыми от сырости верхами, цокали лошадиные копыта. Василий шел, не замечая тоненьких водяных струек, стекавших с полей безнадежно испорченной дождем шляпы. Он мысленно видел перед собой качающийся маятник метронома и старался дышать в такт ему: стук – вдох, стук – задержишь дыхание, стук – выдох… Как на первых занятиях по борьбе, в детстве, в Японии, в школьном спортивном зале – додзе.

Но в этот раз испытанная методика помогала не сразу. Нет, никогда он не согласится с тем, что его только что обретенной Родины якобы не стало. Он и увидеть-то успел пока еще только самый ее краешек. И тот, как проказой, поражен – захвачен чужаками. Пусть даже он и прожил среди них большую часть своей жизни – они все равно чужие здесь всему, и в первую очередь людям, народу.

Незаметно для себя Василий ускорил шаги. Неладно, нехорошо здесь, а что там, на западе, на севере? Может быть, впервые он задумался над тем, что родная ему страна так велика. Сейчас она напоминала ему дом, подожженный со всех концов, а его еще пытались убедить, что ничего уже не спасти, заранее пьяными слезами оплакивали пепелище.

Он остановился, огляделся, куда это занесли его ноги. Светланская осталась позади – змеилась, поблескивая огнями, словно сверкающей чешуей. Здесь, на боковой улочке, было тише и темнее. Дождь уже не лил, как из ведра, но тонкая водяная пыль еще висела в воздухе. Василий поежился от сырости. Пора было возвращаться – завтра предстояла обычная конторская тягомотина: накладные, квитанции, счета… Если бы не видеть за всем этим, как выкачивают из живого еще тела края тепло, богатство, жизнь.

В номере на полу его ожидала кем-то подсунутая под дверь рекламка знакомой фотографии: Полтавская, шесть. Только в прейскуранте, в цене на портретные снимки, кто-то химическим карандашом переправил девятку на восьмерку. Василий смял листок, потом, подумав, снова расправил его и сунул в карман пиджака.

В дверь постучали: услужливый коридорный предложил высушить плащ. Василий небрежно подвинул к нему испорченную шляпу: «Можешь выбросить, братец» – и усмехнулся про себя – поди, сбагрит кому-нибудь за мизерную плату.